Рейдер
Шрифт:
Выехал немного раньше обычного, потому что охотиться буду на самой дальней точке. У меня появилось несколько последователей. Коней у них нет, поэтому охотятся парами и поближе к лагерю, чтобы успеть дотащить до него добычу, пока не вздулась от жары. Ездить мне приходится все дальше, а добычи становится все меньше. Пару раз возвращался ни с чем, если не считать уток, которых съедал сам. Стреляю их редко, потому что подранок может забиться в заросли — и черта с два его найдешь без охотничьей собаки! В итоге останешься и без добычи, и без стрелы. Начинаю подумывать о том, что пора бы заканчивать с мытьем золота и охотой и заниматься чем-нибудь поприбыльнее. Решил подождать до холодов.
Места здесь прекрасные. Как представлю, что скоро сюда
Буцефал вдруг громко заржал. Не от испуга. Так жеребцы ржут, почуяв кобылу. Та не ответила. Я осмотрел окрестности. Кроме птиц, не увидел больше никого. Тут хватает лесов и складок местности, чтобы спрятаться целому табуну кобыл. Только вот, что она здесь делает? Кони предпочитают пастись на открытых пространствах, где издали увидят своих врагов. Да и кобыла сразу бы ответила, если бы ей не помешали, что способен сделать только человек. Кто он и что здесь делает? На телеге в этих местах не проедешь, верхом на кобылах ездят только дамы и дебилы, значит, используют, как вьючную. Скорее всего, это охотник, который не хочет, чтобы я узнал, где он находится. Либо боится стать моей жертвой, либо охотится на меня. Я привык надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. Поэтому пришпорил коня, чтобы оторваться от возможного преследователя и подготовиться к его встрече.
Место для ночевки выбрал так, чтобы с трех сторон меня прикрывал лес. По лесу труднее бесшумно подкрасться ночью, в нем всегда много сухого валежника, который в темноте не разглядишь, а стрелять издалека помешают деревья. Если кто-то пожалует в гости, то только по лугу. Я соорудил ложе из травы, накрытой попоной, и седла вместо подушки. Сверху положил одеяло. Ужинал неторопливо, внимательно прислушиваясь и осматривая окрестности. Жеребец больше не ржал, хотя время от времени принюхивался и вываливал наружу свое возбужденное достоинство, довольно внушительное. Наверное, представлял, как поимеет кобылу. Когда стемнело, я соорудил на ложе муляж спящего человека из травы и одеяла и перебрался за ближайшие деревья слева от него, где лес уходил вверх по склону.
Ночных птиц здесь не так много, как в джунглях, но больше, чем в средней полосе. Некоторые птичьи голоса показались мне знакомыми. Может, поэтому слушать их было не так тревожно, как при пересечении Панамского перешейка. Из-за расслабухи я чуть не заснул и не пропустил визитера. Если бы не фыркнул конь, почуявший чужака, мои путешествия по эпохам могли бы здесь и закончиться. Мне показалось, что сперва почувствовал пришельца и только после увидел. Он зашел сверху вдоль кромки леса. Судя по отсутствию головного убора, это был индеец. Одет в короткие светлые штаны. Их я и заметил в первую очередь, приняв за пуму, у которой окрас однотонный, часто светло-коричневый. По крайней мере, такой окрас был у тех пум, которых я здесь встречал. Мимо меня индеец проскользнул плавно и бесшумно всего метрах в трех, я даже учуял исходящие от него запах дыма и еще какой-то горьковатый. Сперва я решил, что визитер безоружен, но потом увидел в левой руке короткое копье с темным наконечником, наверное, из обсидиана. Остановившись рядом с муляжом, индеец поднял копье — и получил стрелу в спину между лопатками. Тетиву я натянул не сильно, чтобы лук не скрипнул, однако расстояние было всего метров пять, поэтому стрела легко пробила позвоночник и вылезла на самую малость из груди. Индеец успел сделать шаг вперед перед тем, как рухнул ниц. Можно было подумать, что свалился, споткнувшись о муляж. Когда я подошел, индеец был еще жив, тихо сипел, пытаясь перевернуться
В детстве я зачитывался книгами об индейцах. Даже записывал названия племен. Индейцы — это ведь так романтично. Столкнувшись с ними в жизни, быстро избавился от иллюзий. В данной местности обитают мивоки, которых, насколько помню, в моем детском списке не было. Они живут в шалашах, построенных из жердей. Своим прародителем считают койота. Наверное, поэтому склонны к воровству и ударам в спину, Занимаются охотой, в основном в ловушки, довольно примитивные, и собирательством. Иногда нанимаются к старателям, но задерживаются не долго, до получения первой оплаты в виде одеяла или жестокого избиения за воровство. Я оттащил мертвого индейца, держа за босые ноги, вниз по склону, чтобы запахом крови не пугал моего коня. Подождав еще с час на случай, если у индейца был сообщник, после чего выкинул с ложа муляж и занял его место.
Перед сном вспомнил свою знакомую, которая считала романтичными цыган. Настолько была одурманена иллюзиями, что купила дом в деревне под дачу рядом с цыганскими. Ее не насторожила очень низкая для Подмосковья цена. В первое же лето соседи подсадили ее сына на наркоту, а после уезда семьи на зиму в город, разграбили дачу, вплоть до оконных стекол и половых досок, потому что она заплатили им за охрану вперед. Ни продать разоренную дачу, ни вылечить сына от наркозависимости так и не смогла. В этом срубе без окон и полов ее сын и загнулся от передоза через два года, заплатив жизнью за мамину романтичность. Чужой менталитет красив только издали.
12
Обычно я самок не стреляю, но этим утром проснулся поздновато и застал на водопое только стадо олених с детенышами. Убил двухлетку весом килограмм пятьдесят. Попал прямо в сердце, поэтому мучилась недолго, убежала недалеко. Я выдернул уцелевшую стрелу, перерезал ей горло, чтобы стекла кровь, и пошел за Буцефалом. Погрузив на него добычу, включая трофейное копье с обсидиановым наконечником, повел так, чтобы слабенький ветер дул на нас. Вскоре жеребец почуял кобылу и заржал призывно. Она ответила в лучших традициях любовной лирики. Дальше мне нужно было лишь следовать за отпущенным жеребцом. Кобыла паслась, стреноженная, в ложбине в паре километрах от места моей ночевки. Была коровьей масти и в возрасте более восьми лет. С кожаной попоной на спине, но без седла. Индейцы частенько ездят верхом без седел. Заигрывания Буцефала она проигнорировала. Наверное, цену себе набивала. Я перегрузил на нее убитую самку чернохвостого оленя, сел на жеребца и повел кобылу на поводу.
К Мормонскому лагерю добрался в одиннадцатом часу. На участках моих соседей-мормонов было многовато людей. Большая часть стояла возле их хибарки. Время было самое рабочее, поэтому я догадался, что случилось что-то неординарное. Взгляды, которыми на меня смотрели мормоны, были, мягко выражаясь, недружественными. Первой мне пришла в голову мысль, что кто-то изнасиловал Катрин, и подозревают меня. Потом подумал, что меня-то она уж точно бы опознала или промолчала. Хотя, кто его знает, как у мормонов принуждают к женитьбе?! Ирландцев не было на участке, вместо мясника ко мне подошел Пьер Блан.
— Что случилось? — спросил у него.
— Ирландцы ночью вырезали и обчистили твоих соседей и подались в бега, — ответил француз. — Вернулись из лавки пьяные, но не орали песни, как обычно. Я еще подумал, что, наверное, совсем на мели сидят. Утром проснулись от криков Катрины. Она у подруги ночевала. Пришла рано утром, а отец и обе его жены с перерезанными глотками и все ценное исчезло, в том числе золото тысяч на пятнадцать долларов. Похоронили их только что там, — показал он рукой на место выше по склону, где росли деревья. — Начали рыть яму ниже, но нашли золото, поэтому выбрали место подальше от берега.