Рейдовый батальон
Шрифт:
Мы же отнеслись ко всему философски. А может, Грымову повезло. А то завалили бы вдруг «духи» за эти месяцы. Мишенью-то Эдик был уж очень большой и приметной.
Проклятые черные горы
С каждой минутой я все больше и больше ненавидел идущего впереди меня сержанта. Парень был из тех, на ком «природа отдыхала». Маленького роста, рыжеватый, с веснушками, которых хватило бы на пятерых, с торчащими ушами, кривоногий. Вещмешок отвис и при ходьбе стучал ему по заду, сапоги явно на пару размеров велики, и поэтому
Силуэты солдат начинали таять в раскаленном мареве воздуха. Разрыв между нами и ротой все увеличивался. Два часа я его подгонял пинками и матами, но это помогало все меньше, скоро нас нагонят «духи», и тогда нам крышка, как только они выйдут на прицельную дальность, так здесь мы и ляжем.
Умирать сегодня не хотелось.
– Эй, сержант, отдай ствол, а то скоро умрешь совсем. И какой «козел» поставил тебя учиться в учебке на пулеметчика? – хрипло проговорил я.
– Я не виноват: куда послали, там и служил, – ответил сержантик.
В глазах его была затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения.
Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот «осколок» ползем, как черепахи.
Как всегда, в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался молодой сержант из гранатометно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это его первый рейд.
– Товарищ лейтенант, я не виноват, это старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему говорыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.
– Ладно, «бульба» недоделанная, хватай автомат и бегом, как можешь.
Глаза его радостно загорелись. Мое решение сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то все ниже отвисал, автомат болтался и цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.
– «Бульбаш», ты не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.
– Да я ничего и не думаю, – задыхаясь, ответил Юревич, но в серых глазах мелькнула наглая надежда (подлая мыслишка).
– Стоп! Быстро переобувайся и перебери вещмешок.
Он вытряхнул все из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху – одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.
– Меняем все местами, и мины – в самый верх. Быстрее перематывай портянки.
Я посмотрел в сторону вершины хребта, уже были видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дав длинную очередь для острастки – пусть не спешат – догнал сержанта.
– Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!
И в довершение тирады дал ему под зад «сочного» пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее.
Теперь со стволом пулемета уже не успевал я. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса все же тянут плечи. К земле давил двенадцатикилограммовый ствол. Как он
Дышать все тяжелее. Черт меня дернул на эту войну. Где были мозги? Доброволец хренов. Так и пропаду ни за что. Хорошо, если легко, а если с мучениями?
Солнце медленно садилось и палило не так ужасно, как в полдень, но все равно палило. Хотелось пить, но воды не было. Кончилась еще утром. Мои семенящие шаги и легкая трусца Юревича, его надрывное дыхание и мое, слившиеся в один хрип. Загнанные боевые лошади. Когда же ротный заметит, что мы гибельно отстали? А может, видит, материт, но надеется, что успеем уйти, не хочет всех угробить?
Сзади послышались первые выстрелы, очереди пока не долетали, но так долго не может продолжаться. Проклятый ствол! Снова переходим на бег. Выстрелы придают ускорение. Хочется жить.
Впереди возникла гряда небольших камней, ствол с плеча – очередь по горному склону повыше и еще одна – поближе. Меняю пустой магазин в лифчик-нагрудник, полный – в автомат. Теперь ствол пулемета в руку, автомат на плечо, легче не становится, вновь ствол на плечо. Чтоб треснул тот, кто придумал такой тяжелый пулемет, хорошо, хоть он разборный. Быстро догоняю Юревича, руки для подзатыльника заняты, потому вновь ускоряющий пинок.
Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не отказался идти. Тогда кранты, его не бросишь, сил тащить нет – нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Прямо жутко не хочется.
– Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком. Жить не хочешь что ли?
Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как Мальчик-с-пальчик и Кот в сапогах одновременно.
Пули внезапно зарылись в каменистый склон совсем рядом. Вот это уже совсем плохо. Это уже полный абздец. Как они быстро бегут, гады. Видимо, налегке.
Но эта «духовская» очередь придала силы и сержанту, и мне. Минут пятнадцать мы неслись, как метеоры, с хрипом, с клекотом рваного дыхания в горле, слюна пересохла в запекшейся глотке. Сердце бешено рвалось из груди. Молотом бьет пульс в висках, ноги как чугунные, но бежать необходимо. Проклятый ствол! Бросить нельзя: пулемет без него – кусок железа, а запасного ствола в горах нет.
Не останавливаясь, разворачиваюсь и пячусь. Даю очередь вдоль склона из автомата, зажатого прикладом под мышкой, не прицельно, но пусть «духи» сильно не спешат.
До меня долетел вопль дикой радости Юревича.
– Наши! Вижу наших! Скорее, товарищ лейтенант!
Два бойца сидели и ждали нас на склоне, который резко переходил в обрыв к горной речушке.
Это был Дубино, земляк моего сержанта-недотепы, и Саид с пулеметом ПК.
Рота нашла брод и перебиралась через реку.
АГС, поставленный на вершине с другой стороны каньона, издал несколько хлопающих звуков. Ротный нас прикрывал, это уже хорошо, просто отлично. Живем!