Рейдовый батальон
Шрифт:
– Политический, вах-вах! – заохал и заулыбался старшина.
– Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, – обрадовался я и принялся жать руку старлею. – Ник Ростовцев, замполит роты, вот взводный Серега Ветишин, ждет тебя в караулы ходить, это зам. командира роты. – При этом Эдик скривил губы. – Исполняет обязанности ротного лейтенант Грымов. Прапорщики обойдутся без представления, познакомятся сами. Еще один взводный – лишенец, ссыльный – на горе сидит, скоро спустится.
– Сколько в Афгане? – поинтересовался Грымов.
– Полтора
– Фью… – присвистнули все.
– Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю, ждите меня к марту.
– Черт! А караулы? Опять я! – завыл Серега.
– Вай! Один, совсем один, когда Острогин вернется? – передразнил старшина.
– Кстати, Сергей, иди готовь караул! – усмехнулся Грымов.
– Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? – воскликнул я.
– Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством – не переизбрали. Пока переводили с места на место – в пехоту, в дивизию, в полк, – год новый начался. Полтора года в Союзе не был!
– Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, – грустно подытожил разговор Эдуард.
– Игорь, пойдем, буду твоим гидом, – улыбнулся я.
Вечером мы надули два матраса и легли на пол в ленкомнате. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь! – Давно так маетесь? Это какой-то протест? – спросил Игорь.
– Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме спал пять лет – хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, там еще более неудобно, Бодунов – в канцелярии на столе, техник – в БМП, в десанте. Через неделю рейд – мучиться осталось немного.
Только Марасканов пришел, а на следующий день его как не бывало. Когда Острогин прилетел с горы, то принялся громко возмущаться:
– Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.
– Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! – усмехнулся Грымов. – Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Вся жизнь меняется.
Эдик с Сергеем были приятелями до своего назначения, а тут Грымов сразу начал общаться с ним очень официально. На следующий день Острогин получил от Грымова выговор за подготовку караула, через неделю – строгий выговор за беспорядок во взводе.
– Топчет и топит Сережку как конкурента, претендента на командование ротой. Эдуард-то – лейтенант, – высказал предположение Ветишин.
– Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, – зло ответил я.
– Карьерист! – согласился Ветишин.
– Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, – подытожил я.
– Набить бы морду ему, да и дело с концом! – рявкнул Бодунов.
– Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, – закончил я разговор.
Батальон
Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.
Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.
Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем – плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на «гражданке» работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов – Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.
Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.
– Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?
– Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?
– Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь – «специи».
– Шутите или, правда, думаете так на меня?
– Шучу-шучу. Где специи взял?
– Земляк-повар в полку дал, где тут, в кишлаке, возьмешь?
Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:
– Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.
– Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?
– Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.
– А-а-а. О девушке, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.
– Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?
– Да вари, вари, шучу. Гурбонище, как тебя в Афган загребли, шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары? Откупиться мог?
– Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.
– Гурбон, ты – второй романтик в роте.
– А кто первый, вы?
– Нет, первый романтик – Свекольников! Я третий.
– Почему?
– Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники-первооткрыватели!
– А вас послали сюда, да?
– Меня – нет, сам захотел, а в основном офицеров, пожелавших приехать в это пекло – нет, почти никого!
– Вот видите, а надо мной все время смеетесь!
– Я не смеюсь, я подшучиваю.
У-у-ф – бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней – вторая, за дувалом – третья.