Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
Это казалось настолько невероятным, что Рэймидж высказал свое недоверие вслух.
— Это точно, сэр, весь флот уже знает, что сэр Джон написал одно письмо, капитан Колдер прочитал его и, будучи злобным человеком, сказал, что если отметить заслуги коммодора, это поощрит других не повиноваться приказам. Таким образом, сэр Джон написал другое письмо, не упоминая имен вообще.
Колдер! Рэймидж сразу понял, что история, вероятно, верна: было общеизвестно, что Колдер более чем ревновал к коммодору. (И отсюда, внезапно понял он, вероятно проистекает враждебность Колдера к нему: он, вероятно,
Раздался стук в двери, и вошел коммодор.
— Сидите и наслаждаетесь наградой, а?
— Поразительно небольшой наградой, сэр, — сказал Рэймидж, подняв письмо.
— Да ладно, слова на бумаге стоят меньше, чем действия, мистер Рэймидж, — сказал Нельсон беспечно. — В сражении «Принц Георг» израсходовал 197 бочек пороха, «Бленхейм» — 180, «Каллоден» — 170 и «Капитан» — 146. «Капитан» выпустил больше ядер, чем он должен был иметь на борту — когда у нас кончились ядра и картечь для 32-фунтовых карронад, мои матросы начали использовать 9-фунтовые пушечные ядра. Но когда будет опубликовано официальное письмо, я сомневаюсь, что эти четыре корабля будут названы даже однажды. Но имеет ли это значение в самом деле? Те, мнения которых в какой-либо мере для нас важны, скоро узнают, а кого волнуют остальные? Помните, если вы не будете раздражаться и ожидать справедливости, то, вероятно, поднимете свой флаг и в конечном счете доживете до глубокой и старости!
— Я надеюсь, что вы гарантируете это в письменном виде, сэр!
— Я только что сказал вам, чтобы не ждали справедливости! Но серьезно, Рэймидж, главное — забыть о разнице между выигрышами и потерями в сражении и думать об его окончательном эффекте.
— Я не вижу разницы, сэр.
— Ну, донесение сэра Джона восхитит прессу; политические деятели радостно объявят в Парламенте, что британский флот из пятнадцати линейных кораблей встретил двадцать семь испанских линейных кораблей, задал им хорошую трепку и захватил четыре корабля, не потеряв ни одного. Они не назовут — даже не поймут — самую ценную и значительную часть победы.
— Но…
— Люди — вот что имеет значение, Рэймидж, не корабли. Самый прекрасный и самый большой боевой корабль в мире бесполезен, если его капитан и команда напуганы врагом. Худший и самый маленький боевой корабль неоценим, если его капитан и команда полагают, что они победят. О, боже, юноша, вы напали на «Сан Николаса» с «Кэтлин», не так ли? Помните об этом, а затем загляните за горизонт: это — первый бой, который испанцы вели против нас во время этой войны. Чисто арифметически у них было почти вдвое больше кораблей и вдвое больше пушек — и это не принимая во внимание то, что большинство их кораблей было больше наших. У них было преимущество наветренной стороны, и они дрались, зная, что с подветренной стороны у них Кадис, где они могут обрести убежище. И все же они проиграли — решительно!
— И, — сказал Рэймидж, — они проиграли, зная, что их адмирал бездарен, что их бортовые залпы значили очень немного, и что британские 74-пушечные взяли на абордаж и захватили один их 84-пушечник и затем сделали то же самое с кораблем, несущим 112 пушек!
— Точно, — сказал Нельсон. — Когда остальные
— Так что с этого дня, — сказал Рэймидж, — доны, вероятно, будут чувствовать себя побитыми, прежде чем они отправятся в плавание!
— Я надеюсь, что так! — сказал Нельсон трезво. — Я надеюсь, что каждый человек, от короля до морского министра, подумает дважды, прежде чем послать испанский флот в море — и затем прикажет ему оставаться в порту. Это даст нам шанс иметь дело с французами, а испанским судам — шанс гнить.
Коммодор достал из кармана конверт, дал его Рэймиджу и сказал, что зайдет позже.
Рэймидж взял конверт, но, озабоченный словами Нельсона, не открыл его сразу. Если бы испанский флот достиг Кадиса благополучно (и они, возможно, сделали бы это, но шторм, который загнал их в Атлантику, дал время сэру Джону, чтобы перехватить их, когда они пробивались назад), то они, возможно, дошли бы до Бреста, отогнали британскую эскадру, блокирующую французский флот, освободили его и приплыли в Англию…
Но они встретили шторм, потом они встретили флот сэра Джона. И они потеряли четыре корабля. И однако по крайней мере два из этих судов, наконец понял Рэймидж, не были бы захвачены коммодором, если бы «Кэтлин» не задержала испанский авангард, таранив «Сан Николас»…
Ему понадобилось все это время, чтобы понять это. Саутвик знал, и матросы знали — он вспомнил слова Саутвика о кэтлинцах. Но лейтенант Николас Рэймидж не знал. И только теперь начал понимать. Так не было задумано с самого начала: он не направил «Кэтлин» к «Сан Николасу» с идеей попытаться победить франко-испанскую армаду, идущую против Англии. Он сделал это, чтобы затормозить авангард Кордовы. Но, понял он, самый большой сводчатый купол, когда-либо построенный, сделан из маленьких кирпичей и камней, и каждый из них зависел от других, и они все зависели от одного, краеугольного камня.
Он сломал печать письма. Оно было от одного из сотрудников адмирала. Фрегат «Живой» отправляется в Англию с донесением главнокомандующего для Адмиралтейства, и лейтенант Рэймидж должен возвратиться на нем как пассажир, если он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы быть переправленным с корабля на корабль. Ввиду того, что на фрегате значительная нехватка личного состава, лейтенант Рэймидж должен назвать двадцать пять лучших матросов из экипажа его бывшего судна и послать их на борт со штурманом. Лично для лейтенанта Рэймиджа было добавлено, что другой фрегат оставляет флот и идет в Гибралтар, а затем возвращается в Англию с маркизой ди Вольтерра, и если лейтенант Рэймидж хочет написать…
Что означает, понял он с радостью, которая прогнала все мысли о боли в голове, что он сможет встретить ее на английской земле. И если весна придет в св. Кью раньше, чем письмо Адмиралтейства с приказами для него, то они смогут вместе гулять среди цветов и свежей зеленой травы — впервые без угрозы безотлагательной войны, стоящей у них за спиной.