Рейс на эшафот
Шрифт:
Банковский счет? Непохоже на Ёранссона. Вероятнее всего, это все-таки человек. Рённ заглянул в свой блокнот, однако ни у кого из тех, с кем он беседовал или кто упоминался в связи с Ёранссоном, не было таких инициалов.
Рснн отнес картонную коробу и счет в прихожую. Счет он спрятал в папку. Потом он лег и принялся размышлять над тем, где Ёранссон брал деньги.
XXVII
В четверг утром, двадцать первого декабря, те, кто служил в полиции, испытывали не очень приятные ощущения. Накануне вечером целая армия полицейских в униформе и штатском в центре города, в самый разгар
Единственным человеком, которому этот инцидент доставил хоть немного удовольствия, был Монссон. Он неосторожно сказал, что ему нечем заняться, и его немедленно отправили поддерживать порядок. Начал он с того, что укрылся и тени кирки Адольфа Фредрика на Свеавеген в надежде, что возможные беспорядки не докатятся сюда. Однако полиция напирала со всех сторон, совершенно без всякой системы, и демонстранты, которым нужно было все же куда-то деваться, начали отходить в сторону Монссона. Он с максимально возможной скоростью отступил в северном направлении, добрался до какого-то ресторана на Свеавеген и заскочил туда, чтобы согреться и что-нибудь разнюхать. Выходя, он взял со стола зубочистку. Она была завернута в папиросную бумагу и пахла ментолом.
Возможно, он был единственным полицейским, который радовался в то несчастное утро. Потому что он уже позвонил в ресторан и узнал адрес поставщика.
Рённ, напротив, никакого удовольствия не испытывал. Сильно дуло, а он стоял на Рингвеген и смотрел на дыру в земле, брезентовое полотнище и несколько расставленных вокруг барьерчиков. В дыре явно никого не было, чего нельзя было сказать о ремонтном фургоне стоявшем на удалении пятидесяти метров. Рённ знал четырех человек, которые сидят в автомобиле и потихоньку манипулируют термосами. Поэтому он кратко сказал:
— Привет.
— Привет и закрой побыстрее дверь. Но если это ты ударил моего парня дубинкой по голове вчера вечером на Барнхусгатан, то я вообще не хочу с тобой разговаривать.
— Нет, — сказал Рённ. — Это не мог быть я. Я сидел дома и смотрел телевизор. Жена уехала в Норланд.
— Тогда садись. Кофе хочешь?
— Да. С удовольствием выпью.
Через минуту раздался вопрос:
— А что тебя, собственно, интересует?
— Шверин. Он ведь родился в Америке. Можно ли было догадаться об этом по его произношению?
— Еще бы! Он запинался, как Анита Экберг. А когда напивался, говорил по-английски.
— Когда напивался?
— Да. И еще, когда злился. И вообще, когда выходил из себя и забывал слова.
Рённ автобусом № 54 вернулся на Кунгсхольмен. Это был красный двухэтажный автобус типа «Лейланд-Атлантиан», с верхним этажом, выкрашенным в кремовый цвет, и с лакированной серой крышей. Вопреки утверждению Эка, что двухэтажные автобусы берут столько пассажиров, сколько в них мест для сидения, автобус был переполнен людьми, нагруженными пакетами и сетками.
На протяжении всего пути до управления Рённ размышлял. Войдя в кабинет, он уселся за свой письменный стол, потом вышел в соседнюю комнату и спросил:
— Ребята, как будет по-английски: «Я не узнал его»?
— Didn't recognize him, —
— Я знал, что прав, — сказал Рённ и вышел.
— Этот уже тоже свихнулся, — констатировал Гюнвальд Ларссон.
— Погоди-ка, — сказал Мартин Бек. — По-моему, он что-то раскопал.
Он пошел к Рённу. Кабинет оказался пустым. Плащ и шляпа исчезли.
Спустя полчаса Рённ снова открыл дверцу ремонтного фургона на Рингвеген. Мужчины, которые были коллегами Шверина, сидели на тех же местах, что и раньше. К дыре на проезжей части, судя по всему, еще не притронулась рука человека.
— Вот черт, ты напугал меня, — сказал один из рабочих. — Я подумал, что это Ольсон.
— Ольсон?
— Да. Или Альсон. Альф так произносил его фамилию.
Рённ доложил о своих результатах только назавтра, за два дня до Рождества.
Мартин Бек выключил магнитофон и сказал:
— Значит, тебе кажется, что это звучало следующим образом. Ты спрашиваешь: «Кто стрелял?», а он отвечает по-английски: “Didn't recognize him”.
— Да.
— А потом ты говоришь: «Как он выглядел?», а Шверин отвечает: «Как Ольсон».
— Да. А потом он умер.
— Хорошо, Эйнар, — сказал Мартин Бек.
— А кто же такой этот Ольсон, черт бы его побрал? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Контролер. Он проверяет, как работают дорожные ремонтники.
— Ну и как же он выглядит? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
— Он стоит в моем кабинете — робко сказал Рённ.
Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон пошли взглянуть на Ольсона.
Гюнвальд Ларссон смотрел только десять секунд, потом сказал: «Ага!» и вышел.
Ольсон изумленно посмотрел ему вслед.
Мартин Бек задержался еще на полминуты и сказал:
— Полагаю, необходимые данные у тебя уже имеются?
— Конечно, — ответил Рённ.
— Благодарю вас, герр Ольсон.
Мартин Бек вышел, а Ольсон выглядел еще более изумленным, чем раньше.
Когда Мартин Бек вернулся с обеда, во время которого ему удалось заставить себя съесть два кусочка сыра и выпить стакан молока и чашечку кофе, Рённ положил ему на стол лист бумаги, на котором сверху было краткое название: «Ольсон».
«Ольсон — 46 лет, инспектор дорожных работ.
Рост 183 см, вес 77 кг, без одежды, в голом, виде.
Волосы светлые, глаза серые.
Лицо худощавое, вытянутое, с крупными чертами; нос длинный, немного искривленный; рот большой, губы тонкие, зубы здоровые.
Номер обуви: 43.
Кожа смуглая, что, по его словам, связано с профессией, которая вынуждает часто находиться на свежем воздухе.
Одевается аккуратно: серый костюм, белая рубашка, галстук, черные ботинки. Во время работы, когда находится вне помещения, носит непромокаемый плащ до колен, очень просторный, серого цвета. У него есть два таких плаща. Зимой постоянно ходит в одном из них. На голове носит черную кожаную шляпу с узкими полями. Ботинки из толстой кожи, черные, на рифленой резиновой подошве. Когда идет дождь или снег, носит резиновые сапоги до колен.
На вечер 13 ноября у Ольсона имеется алиби. Между 22 и 24 часами находился в клубе игроков в бридж, членом которого он является. Участвовал в розыгрыше первенства по бриджу, его присутствие там подтверждается тремя остальными игроками в бридж и протоколом соревнований.
Ольсон говорит, что Альфонс (Альф) Шверин был разговорчив, но ленив и любил выпить».