Рейс продолжается
Шрифт:
Уж, не знаю, откуда она взялась, перед Ру вырастает та сероглазая стюардесса. Она ловко выхватывает из ее рук ребенка и загораживает своим телом…
Я чувствую, как холодный пот выступает у меня на лбу. На похищении ребенка, на использовании его, как заложника, при переговорах с пилотами основана главная часть моего плана. А сейчас начнется борьба между стюардессой, заслонившей ребенка, и Ру, которая будет пытаться его вырвать.
Выскочат летчики, они, конечно, вооружены, их четверо, и вряд ли мне одному с ними справиться.
Но
О нет, она не вступает со стюардессой в борьбу! Она просто приставляет к ее груди пистолет и спокойно нажимает спуск. Приглушенный близким телом звучит выстрел. Стюардесса падает, как подкошенная, продолжая заслонять ребенка в последнем предсмертном усилии.
Япончонок отлетает в сторону, поднимается на четвереньки, потом встает и доверчиво смотрит на нас. Его черные глазенки-пуговки не выражают ни малейшего страха, он спокоен. Он ждет.
Стюардесса лежит на спине, неловко подвернув руку. Большие серые глаза стеклянно смотрят в пустоту. Губы чуть приоткрыты. На белой блузке, все расширяясь, проступает алое пятно.
Что ж, не повезло. К сожалению, молодость и красота не гарантируют от смерти. Не довелось ей закончить свой тридцать девятый полет в Токио… И напрасно дожидается ее тот парень — муж или не муж. Не такой уж он оказался счастливый…
А вот доведется ли нам куда-нибудь долететь? Теперь после убийства стюардессы всех четверых нас ждет смертная казнь!
Так что стесняться уже нечего. Все эти старики, дети, туристы, спортсмены, дипломаты и ученые — все, все, кто сидит там, в салоне, и летчики, и остальные стюардессы — все они не имеют теперь никакого значения, как и их жизни.
Их жизни имеют ценность лишь постольку, поскольку могут спасти наши. Иначе грош им цена…
Мы у двери пилотской кабины. Около нее белая, как полотно, стоит другая стюардесса. Видимо, она сидела здесь где-то со своей сероглазой подругой, когда начали операцию.
Она бледна, но в глазах ее нет страха. Что за девчонки!
Теперь мы с Ру действуем спокойно и расчетливо, точно в соответствии с моим планом.
Ру берет на руки по-прежнему сохраняющего безмятежное спокойствие япончонка, прижимает к его голове пистолет. Ребенку это мешает, и он пытается своей крохотной ручкой отвести тяжелое черное дуло. Не получается, и он покорно прекращает свои усилия. Удивительно воспитанные эти японские дети!
Я подхожу к стюардессе и говорю:
— Не волнуйтесь. Если будете выполнять наши указания, с вами ничего не случится. Скажите пилотам по-английски то, что вы видите, ничего больше, и скажите, чтобы немедленно открыли двери, иначе погибнет ребенок, а мои товарищи начнут побоище в салоне. Предупредите, чтобы пилоты отвечали вам только по-английски. Действуйте.
Стюардесса кричит через дверь на сносном английском языке:
— Товарищ командир, самолет захватили бандиты. Главарь здесь у двери требует, чтобы вы открыли. Рядом его сообщница. Она держит под угрозой пистолета
И только тогда начинает плакать. Тихо, беззвучно, просто слезы катятся из глаз. Она не вытирает их. Она смотрит на меня с такой ненавистью, что я отворачиваюсь. Наступает решающая минута. Как поведут себя летчики?
Проходит секунда, другая. Дверь открывается, и на пороге возникает плечистый парень в рубашке с закатанными рукавами. Лицо его непроницаемо. Взглядом он мгновенно охватывает всю картину — тело убитой стюардессы, Ру, держащую пистолет у виска безмолвного япончонка, меня с направленным на него оружием.
Мгновение он молчит, потом спрашивает на хорошем английском языке:
— Ваши требования?
— Вернитесь в кабину, — говорю, — садитесь на место. Всем сидеть ко мне спиной и не поворачиваться. Пистолеты выложите. Резких движений не делайте.
Он молча возвращается в кабину и садится на свое место — это второй пилот. Он что-то говорит по-русски своим товарищам. Те, не оборачиваясь, бросают в проход пистолеты. Я стою сзади у двери.
— Где мы находимся? — спрашиваю и приказываю: «Между собой и с Землей говорить только по-английски. Первому, кто скажет слово по-русски, продырявлю затылок».
— Пролетели Иркутск, — говорит первый пилот, голос у него не дрожит.
— Поворачивайте на восток, — говорю, — когда окажетесь за границей, скажу дальнейший маршрут. Предупредите пограничников, чтоб не валяли дурака. Самолет похищен. Дайте карту.
Летчик, не оборачиваясь, протягивает мне карту. Я смотрю и тут же спохватываюсь:
— Через Китай не лететь! Эти кретины не посчитаются, что самолет гражданский — собьют. Летите через Индию на Цейлон. Там разберемся!
(Хорошо бы приземлиться на Мальдивах, но найдется ли подходящий аэродром? В крайнем случае полетим на Суматру, на Цейлон, в Таиланд, к черту в пекло…)
— Вы что, смеетесь? — первый пилот презрительно хмыкает. — Где возьмем горючее? Без дозаправки ничего не получится.
— Не валяйте дурака — от Москвы до Токио без заправки, а…
— Мы пролетели две трети пути. А вы хотите вернуться да еще пролететь вдвое больше. Не верите — посмотрите на карте.
Я смотрю, он прав. Никуда не денешься.
— Где ближайший аэродром, где вы можете приземлиться?
Он называет мне какой-то русский город.
— Сколько времени требуется на дозаправку?
— Не знаю. — Он пожимает плечами. — Они же не готовы.
— Радируйте, что мы садимся, чтобы все было готово. Полчаса стоим, ни минуты больше. И предупредите: при малейшей подозрительной возне самолет взлетит на воздух. Если они не знают, — добавляю, — объясните — в самолете полно людей. А стесняться мы не будем. И не вздумайте сами валять дурака — чтобы все радиопереговоры велись по-английски. И не пытайтесь мне объяснять, что на аэродроме не знают этого языка.
— О'кей, — говорит.