Рейс вне расписания

Болото Алина Николаевна

25

Из болота мы выбрались почти уже в темноте. Идти стало совсем скверно. Каким образом Илка угадывала дорогу, ска­зать трудно. Меня почему-то все время тянуло протаранить какое-нибудь дерево, и только в самый последний момент я отказывался от этого намерения.

– - Не думал, что на Капариде обитают разумные, -- сообщил я, желая хоть как-нибудь нарушить молчание.

– - На Капариде разумных нет, -- тотчас же отозвалась где-то впереди Илка.

– - А онды?

– - Хищники, угрожающие безопасности людей. "Угрожающие безопасности", -- от этих

слов явственно пахнуло серыми мундирами.

– - Но они разумны?!

– - Ну и что?

Вопрос поставил меня в тупик:

– - Как "ну и что"?! Косморазведка несется в дальние дали, люди порой головы складывают во имя Контакта, а тут разумные под самым носом секторального совета!

– - Ну и что, зачем капарам разумные?

– - То есть?

– - Нам не нужны разумные. Своих хватает... забот, а тут еще налетят ученые из Содружества: давай изучай, давай по­могай... Зачем нам чужаки со щупальцами, когда есть свои с двумя руками? Кто не такой, тот хуже, кто хуже, тот лишний, а лишние должны очистить жизненное пространстве. Закон ес­тественного отбора, все в соответствии с природой.

Чем-то знакомым повеяло на меня от ее речей, но чем?

– - Илка, ты меня дурачишь.

– - Ватиш, а ведь ты сам ходил на ондов охотиться.

– - Но...

– - Да, ты не знал об их разумности, ну и что? Что из­менилось бы в противном случае?

Я начал немного сердиться. Похоже, девчонка просто из­девалась надо мной, в конце концов, я не нанимался воспи­тателем школы юных неандертальцев!

– - Послушай, девочка, из какого обезьяньего питомника тебя выпустили?

Илка стала, как вкопанная, и я чуть не напоролся живо­том на ствол "хлопушки".

– - Ладно, пилот, -- после секундного молчания решила Ила, -- будем считать, что ты пошутил.

В ответ я улыбнулся, но боюсь, в темноте она могла это­го не заметить. Впрочем, я преодолел искушение снять с плеча свое оружие: за ночные перестрелки с аборигенами меня точно попросили бы из космофлота, а я не мог нанести такой урон родному ведомству.

– - Юмор должен продлять жизнь, а не укорачивать ее, -- заметил я после того, как мы двинулись дальше.

– - Я сейчас плохо воспринимаю юмор!
– - огрызнулась Илка.
– - А ты, Ватиш, очень быстро вошел в курс нашей жизни, из тебя в будущем выйдет вполне приличный охотник.

– - Далась тебе моя охота!

– - Конечно, разумный онд или нет, для тебя он бесполе­зен, а значит, ты вправе решать: жить ему или нет. Все пра­вильно.

Я существую. Планета существует для того, чтобы я мог жить на ней, воздух для моего дыхания, онды для того, чтоб я мог развлечься охотой. Все остальное мне не требуется, а, стало быть, лишнее. На существование мир должен испрашивать разрешение у меня!

Не в моих привычках устраивать ночные дебаты на тему об эгоизме, но высказать свое мнение я не успел: "хлопушка" в Илкиных руках зашлась яростным воем, выбросив из себя рой раскаленные добела точек, где-то впереди на тропе взревел ужаленный пулями враг. Рев прокатился над кронами спящего леса и закончился надрывной нотой боли.

– - Стреляй, Дар!

Но я не видел его, исходящего болью врага -- одни только уносящиеся в ночь огоньки.

Наконец все стихло.

– - Урок наглядной любви

к животному миру Капариды прошел на уровне, -- сообщил я в ту сторону, где угадывался силуэт Илы.

– - Как ты мне надоел, пилот, -- вздохнула Илка.

Остаток ночи мы просидели на дереве, а внизу ули с громким чавканьем истребляли то, что осталось от их сопле­менника.

26

Илка подняла крик с утра пораньше: надо спускаться, на­до бежать, все срочно, все немедленно. Небо только чуть-чуть светлеть стало. Ладно, с дерева свалился, за оружие схватился -- готов идти.

– - Куда бежишь, надо поесть.

Уселись чинные, как дипломаты на практике, доели несъе­денное с вечера, потом вскочили и ринулись вперед.

Мчимся, я иногда спотыкаюсь из профилактических сообра­жений (чтоб не достигнуть околосветовой скорости), Ила же летит точь в точь как я, когда срываю график.

"Куда опаздываем?" -- спрашиваю. "У нас время только до полудня, а потом Краль тревогу поднимет." "Он уже посвятил тебя в свои планы? " -- спрашиваю. Остановилась, сверкнула глазами: "Вернемся?" "Нет, я опять пошутил."

Снова мчимся.

– - До полудня Краль еще будет ожидать нас с болота, а потом все-таки известит "спокойных? Надо будет уйти с базы до того, как они туда доберутся.

– - У них есть крылья?

– - У них есть гелитеры.

"Какие универсальные натуралисты здесь живут", -- ду­маю, -- "На все случаи жизни у них найдется выход из положе­ния."

27

База наблюдателя Василя Норина расположилась на берегу узенькой мелководной речушки. Лаборатория, гаражи для моби­ля и шагалки, взлетная полоса для летаппаратов. Бетонное покрытие полосы покрылось сетью мелких трещин, в которые просочилась неугомонная капарская трава. Видимо, полосой не пользовались давно.

Жил Норин тут же при лаборатории, в одном из ее отсе­ков.

Дар ступил на каменные плиты двора со смешанным чувст­вом тревоги и ожидания. Ила остановилась.

– - Ты что?

– - Иди один.

Она огляделась, словно ожидая увидеть страшное, зябко поежилась.

Ватиш, на ходу снимая с плеча "хлопушку", медленно дви­нулся к лаборатории. Как ни старался Дар ступать бесшумно, но каждый шаг его, впечатываясь в камень, отзывался тихим звоном: или Василь любил музыку, или терпеть не мог незваных гостей, так как ни одно живое существо (за исключением лета­ющих) незамеченным к дому подобраться не могло.

Лаборатория Норина была выдержана в лучших традициях Капариды -- двухэтажный сарай с обросшими грязно-серым мхом бревенчатыми стенами. На крыше красовалось некое подобие флюгера: трехметровый шест, увенчанный изображением все той же изогнутой многоножки..

Едва Дар приблизился, дверь отворилась с пронзительным скрипом, гостеприимно открывая взгляду темноту прямоуголь­ного проема, однако этот широкий жест не только не вызвал у Ватиша энтузиазма, но даже заставил отпрянуть.

Выждав секунд десять, дверь совершенно бесшумно за­крылась. Элементарная автоматика. У себя на транспортнике Дар никогда не шарахался от раздвигающихся дверей и лязга­ющих люков, а тут вдруг проникся глубокой неприязнью ко все­му, что действовало помимо воли человека.