Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
Привычным жестом мужчина собрал на затылке длинные пепельно-русые волосы и упрятал пучок под светлую тонкую шапочку.
Все больше предметов возникало на химическом столе в пределах досягаемости для того, кто будет стоять под лампой возле узкого, высокого. Шприцы, шланги, хромированная закрытая коробка, в которой звякало что-то металлическое, флаконы — много флаконов, наполненных разноцветными жидкостями. Человек не спешил, но все в его руках спорилось, будто по волшебству.
— Та-Дюлатар! — крикнули снаружи ровно в тот момент, когда он взял в руки запакованные в прозрачный мешочек резиновые перчатки. — Стета-атэ!
— Ито! —
Воины осторожно, но очень быстро переложили с носилок на белую тряпицу окровавленного юношу в изодранной одежде.
— Йяй таято мия бемго-бемго ута? — спросил самый рослый из них.
Хозяин вздернул бровь и выглянул в раскрытую дверь. Двое оставшихся за порогом дикарей держали на плечах длинный тонкий ствол деревца с привязанной к нему тушей дохлой кошки. Внешний вид хозяина в шапочке и белой накидке, что скрыла его фигуру, пробудил в них священный трепет. Бросив зверя наземь, они рухнули на колени и ткнулись лбами в траву.
— Стай ута бемго-бемго ати-ма? — сухо осведомился мужчина.
— Бемго-бемго муто-маро, Та-Дюлатар, — не смея поднять головы, пробухтел в ответ воин справа, а воин слева быстро закивал. — Бемго-бемго Улах ватара ду.
— Стета-атэ бемго-бемго ута Араго анэ йохо раванга, — бросил хозяин и, ни секунды не сомневаясь в том, что приказ его будет мгновенно выполнен — испорченную напастью мертвую кошку унесут к вождю или шаману племени, — удалился к раненому, с которого дикари уже успели снять окровавленную одежду. — А теперь вон отсюда, — произнес мужчина, пользуясь известным лишь двоим в этом мире языком, однако воины прекрасно поняли распоряжение и покинули домен, благоговея при звуках божественной речи.
Он включил фонарь, облил руки бесцветной жидкостью, надел перчатки, облил их тоже. И только потом взглянул в бледное лицо светловолосого юноши. В серо-стальных глазах Та-Дюлатара мелькнула боль, брови сошлись у переносицы в глубокую морщину скорби, а руки словно сами собой, независимо от него, совершали нужные манипуляции: кололи, промокали, вытягивали, шили, вязали узелки…
Тихо потрескивали ненужные факелы.
Я… я… Что такое «я»? Это все и ничего? Где оно, это «я»? Что же мешает понять? Почему все путается, словно в покатившемся с горы калейдоскопе? Это — смерть? Это так просто? Но что же мешает понять? Где-то за пределами уютного меня, собравшегося в комок и не участвующего в разгадывании головоломки, есть еще раскинувшееся во все стороны, разбитое и разорванное «я», которое так болит и так заходится в судорогах, что уютное «я» не желает просыпаться и искать решение.
Но что же так… А-а-а-а! Святой Доэте… А-а-а!
Ноиро колотился в агонии, беззвучно крича и в ужасе тараща глаза. Свет угасал. Холод подступил так близко, что его можно было бы увидеть во плоти, если бы не страшная, противоестественная темнота.
Раненый не видел кинувшегося к нему мужчину, не чувствовал силу рук, прижавших его к твердой поверхности.
Конвульсии пошли на убыль. Смерть сдала позиции.
Мужчина
— Та-Дюлатар? — прошептал он, когда ужас отступил, а глаза снова стали видеть. — Вы Та-Дюлатар?
Неведомый спаситель молча снял колпачок с иглы шприца, прижал здоровую руку Ноиро к столу и поставил инъекцию в вену на сгибе локтя жестом уверенным и не доставившим боли. После этого мужчина приложил два пальца к его горлу и сосчитал пульс. Результат ему не понравился: лекарь насупился и покачал головой.
Укол подействовал быстро, боль в ранах утихла. Журналист пригляделся к хозяину домена.
Это был вполне зрелый, хотя если судить лишь по состоянию тела, то достаточно еще молодой мужчина из тех, кого с некоторой завистью и восхищением называют матерыми. Но взгляд выдавал его древность. Кажется, человек этот видел мир на протяжении очень и очень многих лет. Это пугало, но это же и привлекало в нем, таило загадку. Когда-то, быть может, и он был глупым пухлогубым юнцом с наивно светящимися глазами, однако вообразить его такого Ноиро не смог бы и при более благоприятных для себя обстоятельствах…
Глубокая поперечная морщина пролегла между бровей Незнакомца, а то, что в детстве могло быть обаятельной ямкой на щеке, ныне больше походило на суровую складку. Длинные русые с проседью волосы гривой падали на плечи, на лоб, свешивались над лицом, когда он склонялся к Ноиро. И еще от его одежды пахло удивительной чистотой. Так пахнут тщательно выстиранные и просушенные на свежем воздухе вещи — роскошь, почти недоступная горожанам.
— Вы только передайте археологам, что я тут и живой, — простонал журналист.
Вместо ответа лекарь влил ему в рот горький отвар из пробирки, а потом сунул электронный градусник. После того, как увидел шприц, наличию градусника в диком доме отшельника раненый уже почти не удивился.
Еще раз послушав пульс, Та-Дюлатар показал ему, что нужно спать. Утомившись, Ноиро сомкнул горящие веки и провалился в бред. Во сне он гнался за Нэфри, пытаясь объяснить ей, что жив и что его близких нужно уберечь от страшной новости. А Нэфри вскакивала в седло, и рыжий Всполох уносил ее к Затону.
Но потом стало невыносимо жарко. Это взошло злое кийарское солнце. Все они устали, и конь бегал в белых хлопьях пены. Только тогда девушка пообещала ему сделать все так, как он просил. Ноиро вздохнул, отер выступивший пот и лег прямо на песок, чтобы заснуть. Просто заснуть, ни за кем не гоняясь и ни от кого не убегая.
Журналист не знал одного: этим же утром на базу археологов по приказанию Араго-Ястреба заявилось трое воинов-Птичников.
В поселке ученых царило смятение. Йвар Лад готов был свернуть работу, как тогда, десять лет тому назад, и возвращаться в Кемлин со страшными новостями. Убеждений Нэфри он не слышал: на месте ночной схватки со зверем остались только гигантские пятна крови и смятая, а то и выдранная с корнем трава. Ни трупа, ни живого Ноиро в окрестностях они так и не обнаружили, а что может ждать человека, потерявшего столько крови и получившего такие раны, если не оказать ему квалифицированную медицинскую помощь?