Режиссер
Шрифт:
— Гуннар, Макс, Ингрид, Туннель, Аллан…
— Впрочем, нет, Туннель не будет, — улыбается Ингмар, убирая одну из овец. — Она у нас едет на второй передаче, не успеет.
Он грызет ноготь.
— Отец придет?
— Билеты я отложил, но…
Он смотрит на тарелку с тонкими ломтиками телячьего филе, посыпанными черным молотым перцем.
— Давай подумаем о чем-нибудь другом, — осторожно предлагает Кэби.
— Давай.
— Не стоит беспокоиться о том, придет он или нет.
— Я
После стайермаркского вина во рту остался вкус компоста. Ингмар трет большим пальцем запотевший бокал. К ним идет официант.
Он ставит перед Ингмаром плоскую тарелку. Филе ягненка, кусочки свинины, веточка тимьяна и три крученые горки трюфельного и картофельного пюре.
Официант осторожно подливает в тарелку мясной соус с мадерой, лаймом и ежевикой, розовые брызги остаются у него на руке, он исчезает.
— Хватит уже говорить. Хоть мы и уехали, но мысленно ты все равно там, на премьере, которая…
— Я не нарочно, — со смехом перебивает он. — Это происходит само по себе, постоянно, как баркарола Шопена.
Он видит Кэби, выступающую с концертом в Осло. Она играет, а молния в платье на спине с каждым новым пассажем разъезжается еще на один сантиметр.
— Но теперь рядом я. Я поехала с тобой в Швейцарию, чтобы…
Ингмар накрывает банку из-под варенья тяжелой стеклянной крышкой. Она плотно прилегает к зеленой резиновой прокладке. Голос Кэби не проникает сквозь стенки, она замолкает, кожа под глазами краснеет. Она чувствует себя уязвленной, но гордо задирает подбородок.
— Все ждут в салоне — гости, критики, — говорит он.
Кэби кивает и убирает банку.
Он старается дышать спокойно.
Горьковатые испарения мерло поднимаются из черной бутылки из Сент-Эмильона.
Беспокойство неуклюже ворочается под ложечкой.
— Будешь?
— Я только…
Вилка ковыряет ломтики мяса.
Погружается в мясной соус и прокладывает в нем колею.
— Интересно, что Гуннар в пасторе видел самого себя, — говорит Кэби, воодушевляясь. — А ты видишь, как в роли пастора он играет тебя…
— А что видят другие? — бормочет Ингмар, встречая в зеркале свой собственный взгляд.
— Я как раз сейчас об этом подумала.
Он быстро жует, зубы впиваются в кровавое мясо, кисло-соленый вкус наполняет рот.
Кэби всматривается в его глаза и подливает вина.
— Спасибо.
— Из-за тебя пролила, — сухо произносит она.
Он потряхивает большую банку с густой жидкостью на дне. Кэби трясет мокрой рукой и устало смотрит на него сквозь стекло.
— Извини.
В другой банке Ингмар видит приукрашенную копию самого себя. Он сидит и быстро
— На вид вкусно, — говорит Кэби.
Он кивает, облизывая ложку.
Смотрит на часы и вытирает салфеткой рот.
— Скоро девять.
Он думает о том, видел ли отец фильм, ехал ли молча в такси до Стургатан. Или мать шла домой пешком в одиночестве. Может быть, вместе с Агдой. А сейчас она, возможно, ставит на густавианский стол чайные чашки или рассказывает о фильме, пока отец смотрит телевизор.
— Я могу посидеть здесь, если хочешь — иди позвони, — говори Кэби.
Он встает, съедает последнюю ложку мороженого и спешит к выходу между круглыми столиками огромного ресторана.
Словно опережая себя, он вставляет ключ в замок еще до того, как останавливается постукивающий лифт.
Когда он идет по тихому коридору, он уже находится в своем номере, возле желтого мебельного гарнитура.
Бороздки блеклого ковра бросаются ему в глаза. Мимо медленно протекает полоска бра вдоль стен коридора. Тускло поблескивает медная обшивка дверей, множась в бесчисленных изгибах карниза.
Он прижимает к уху телефонную трубку, поворачивая в замке ключ и открывая дверь. Идет по розовому паласу, садится в желтое кресло, снимает трубку, заказывает разговор со Швецией.
Сердце бешено бьется в груди.
Но постепенно успокаивается, когда к телефону никто не подходит.
Он сидит, глядя в окно на темно-серые Альпы с белыми разводами.
Думает, не позвонить ли Ленн, спросить, кто был на премьере.
Он снова снимает трубку, просит, чтобы его попробовали соединить еще раз.
Слушая гудки, он вспоминает, как расставлял в ряд свои стеклянные банки.
На тенистой площадке за пасторской усадьбой.
Он ложится и пытается разглядеть что-то сквозь бесчисленные грани, но вереница маленьких обособленных миров уходит в сторону.
Изгибается, меркнет.
Наклоняется то влево, то вправо.
Прежде чем преломленные блики исчезают, Ингмар открывает глаза.
Он снова здесь, один в своем гостиничном номере «Санкт-Морица».
Кэби сидит в ресторане и ест свой крем-карамель.
В трубке раздаются гудки.
— Бергман у телефона, — отвечает отец и, вздыхая, садится за письменный стол.
— Это Ингмар.
— Мы как раз только вошли.
— Позвонить позже?
— Это Малыш, — говорит отец в сторону.
— Я могу с ним поговорить, — шепчет мать.
Ингмар встает, чешет шею.
— Я посмотрел твой фильм, — говорит отец.
— Я вас не заставлял.
— Ну что тебе сказать, — продолжает он. — Помню, ты хотел, чтобы я прочитал сценарий, но… я рад, что не сделал этого.