Резидент «Черная вдова»
Шрифт:
Конечно, Джунковского назначал сам император, но он-то знал, что если про кого-то начнут распускать сплетни и зудеть разные гадости, то песенка любого чиновника кончается быстро. И шеф жандармов ждал, ждал известия об отставке. К сожалению, он недооценил влияния на царя Гришки Распутина. Нужно было его приласкать, усладить звоном золотых монет, тем более что Гришка как прорва глотал любую денежную наживку. А он пренебрег им, полагая, что его кресло сродни царскому, лишь с той разницей, что Николай Второй мнимый помазанник божий, а он, Джунковский, реальный помазанник царя, опирающийся на всю тайную, сатанинскую мощь империи. Это его убаюкало. А отсюда толстокожесть, высокомерное пренебрежение к просьбам незнатных людей, которых не было в числе толкавшихся тесной толпой с алчными, горящими, как у шакалов, глазами вокруг трона. И Распутин ответил обер-жандарму тем же, когда под генералом от тяжести неприятностей затрещало кресло и он обратился было к нему за поддержкой. Короче, роли поменялись.
Шеф жандармов мысленно прикинул — что это ему даст, какой навар он получит. Голову кружила мысль, что он будет связан с царской семьей тайной нитью интимной информации! А он, Джунковский, доверительно преподнесет государю пикантные сведения о жизни его обожаемой супруги и предостережет от опасности разрушения Распутиным ореола божественности августейшей Александры Федоровны, да и самого государя императора.
Генерал понимал, что самый неприятный осадок у правителей оставляет не громада бед, неожиданно свалившихся на государство, а известие о личных, семейных неприятностях, касающихся их самих. Шеф жандармов, как жнец, рассчитывал нажать как можно больше зерен пользы для себя, чем плевел недовольства монаршей четы. Мечтал о признательности государя, надеялся на благодарность. Страстное желание затуманило голову жандарма, и он забыл, что своим подданным цари нигде и никогда не бывают должниками. Все всегда обязаны царям. Не оценил Джунковский и личных связей «святого старца» с императорской семьей. Полагал, что диктат его жандармской власти сильнее распутинских связей.
Надо полагать, еще на заре человечества, когда возникло первое государство, наверное, люди стали задаваться сакраментальным вопросом — что сильнее: диктат власти или диктат личных связей? Диктат власти может ослабляться или усиливаться личными связями в отношении конкретного лица или целой группы людей. А иногда диктат власти может быть вовсе нейтрализован диктатом личных связей. И жалящее острие власти поворачивается порой, как дышло, совершенно в другую от виновного сторону.
Диктат личных связей — это айсберг в тумане, на который могут натолкнуться несведущие и. пойти ко дну. В то время как диктат власти — это высокая скалистая гора, которая всем видна. И время от времени срывающийся с нее камнепад указов и законов можно спокойно пережить.
Таким образом, диктат личных связей опаснее диктата власти, потому как не регламентируется никакими общеизвестными правилами, и к тому же он зачастую невидим. А его сила воздействия и сфера влияния, в отличие от диктата власти, — неограниченна, особенно в нравственной сфере. И если сравнивать в абсолютном смысле диктат личных связей, ее силу в разных обществах, то не трудно заметить: острота диктата личных связей намного мягче, притупленнее против кого он направлен — иначе говоря, в отношении жертвы — в демократических обществах, где царит гласность, чем в деспотических, диктаторских государствах, ибо закон там просыпается только тогда, когда это угодно влиятельным сановникам, и трактуется как им нужно.
Стало быть, то, что не под силу диктату власти, под силу личным отношениям, ибо его питает не затухающий вулкан — личный интерес. И получается парадокс: чем сильнее диктат власти, тем слабее он перед диктатом личных связей. И наоборот, чем демократичнее общество, тем слабее диктат личных связей.
Ну а диктат царской власти был еще могуществен… А значит, диктат связей Распутина был еще более могуществен и стоял выше, чем все законы Российской империи вместе взятые. И когда генерал Джунковский вышел из приемной императрицы Александры Федоровны, ноги его подкашивались, а к вспотевшей спине прилипала рубашка. Царица была в бешенстве и заявила, что он, шеф жандармов, явно ошибся профессией. При сем присутствовавший министр двора Фредерикс ехидно улыбался. Джунковский хорошо знал: этот паук давно плетет сети интриг вокруг него. После разговора у императрицы обер-жандарм решил, что пора критические стрелы монарших особ направить на своих врагов. И когда ему доложили, что под крылышком ненавистного Фредерикса свил гнездо кайзеровский агент, Джунковский предпринял энергичные меры по его разоблачению. Шефу жандармов нужны были веские доказательства, что министр двора скрывал у себя в имении немецких агентов. Раскрыть причину его лживых доносов и поклепов царю. Вот почему Джунковский, нарушая традиции своей работы, мгновенно преобразился и с настойчивостью маньяка энергично принялся ставить капканы на Перинова.
Кайзеровский агент Двойник и не подозревал, что это результат сложных интриг высших имперских сановников.
Тогда Двойник понял: на Казанском пороховом заводе это не последний завербованный агент и что резидент ведет подкоп под завод с другой стороны, более надежной. Весной шестнадцатого года ему было поручено передать крупную сумму денег одному незнакомому мужчине (цель подкупа ему была неизвестна). И агент решил проследить его. Он не удивился, когда незнакомец доехал на тарантасе до порохового завода и исчез в проходной. И когда эхо адского взрыва Казанского порохового завода вместе с артиллерийскими складами прокатилось в августе семнадцатого года почти по всей империи, лишив истекающую кровью русскую армию сотен тысяч снарядов и миллионов патронов, Двойник сразу же вспомнил того улыбчивого мужчину, которому по заданию Черной вдовы передавал деньги. То, что этот тип непосредственно был связан с этой крупной диверсией, он не сомневался. Резидент не раскрыл перед ним всех карт, во всяком случае, не хотел, чтобы Двойник знал, откуда этот человек. Тряпкин проследил его на свой страх и риск: он не хотел быть мелкой фигурой, которой уготовлено лишь слепое повиновение.
Взрыв порохового завода поразил германского агента не менее казанских мещан и обывателей. Никаких слухов о готовящейся диверсии в городе не было. Ведь сам Двойник с лета шестнадцатого года по приказу резидента занимался именно этим заводом! С упорством крота рыл землю вокруг порохового завода, чтобы взрастить на ней черные семена диверсии. Не без помощи резидента ему удалось выйти на одного местного рабочего, сын которого был отправлен за смутьянство на каторгу и там умер. Этот несчастный хотел отомстить властям за смерть единственного сына и готов был на все. Этим-то и решила воспользоваться германская агентура в Казани. Двойник представился большевиком-подпольщиком Кукшуевым, присланным из петроградской партийной организации для агитационно-диверсионной работы. Предложил рабочему Аглетдинову вступить в большевистскую партию. Получив согласие того, выписал фальшивый билет члена РСДРП, пояснив ему, что принят в партию заочно в порядке исключения. Аглетдинов не знал устава партии и воспринял это как должное. В порядке «партийного поручения» приказал Аглетдинову подыскать подходящего человека, имеющего доступ на склад готовой продукции. Потом собрал через него нужную информацию о системе охраны. Словом, вовсю готовил диверсионный удар по заводу. И тут-то его опередили: страшный взрыв потряс весь губернский город. Только тогда Двойник понял, что он был дублером, страховочным канатом над пропастью провала.
На восстановление завода были брошены огромные средства. Казалось, вся губерния работала только на него. Из нейтральной Швеции за золото спешно доставили новейшее оборудование, и пороховой завод возродили за какой-нибудь месяц-полтора, и он вновь натуженно запыхал своими многочисленными трубами, чтобы в пороховом огне сжигало свои жизни вражеское воинство.
Вскоре Черная вдова объявил Двойнику, что он со своими людьми на заводе должны играть главную роль в подготовке новой диверсионной акции. Но на этот раз их накрыла контрразведка Казанского военного округа. Агенту удалось скрыться. Правда, резидент решил, что в этом провале полностью виноват сам Двойник. Ну а последней каплей, склонившей весы приговора к смерти для Хагена, оказалась история с неудачной вербовкой начальника чистопольской школы прапорщиков. А эшафот для Двойника приготовили на Воскресенской улице.
Конечно, кайзеровский агент не стал дожидаться, когда его освежуют свои. Он посчитал за благо лечь на дно. Но однажды, находясь в казанских номерах «Франции», Двойник подслушал разговор двух мужчин, из которого понял, что ведется не только подготовка к ограблению Казанского банка, где хранился золотой запас России, но и взрыв порохового завода. Хаген понял, что в этих акциях не обойдется без длинных рук его бывшего шефа, Черной вдовы. И он решил, что наступил самый подходящий момент, чтобы пустить чека по следу этих субъектов. Короче, желая, чтоб чекисты вышли на самого резидента. «Когда у него возникнут проблемы, ему будет не до меня»,— рассуждал опальный агент. И он черкнул в чека анонимку.