Резидент внешней разведки
Шрифт:
Спрос порождал предложение, предложение стимулировало спрос, и так далее, по кругу, по нисходящей спирали в сливную воронку, отзывающуюся канализационным бульканьем:
«БАБ меняет баб»…
«Встать! ВИАгра идет!»…
«Три продюсера не смогли удовлетворить Пугачеву»…
В скором будущем, размышлял Банщиков, надобность в сопроводительных текстах вообще отпадет. Фотография и краткая надпись. Комикс. Веселые картинки для скрашивания времени в рекламных паузах между телесериалами.
В подобную картинку превратилась и репродукция врубелевского «Демона», который, обряженный в джинсы, сидел в окружении танцующих девушек на
«Зажигай! – призывала реклама. – Получи по максимуму при минимуме».
Судя по напряженной позе демона, его напиток не взбодрил, а погрузил в тягостные раздумья. Банщиков ему не сочувствовал. Ему было жалко только самого себя. Рожденный в СССР, он до недавнего времени полагал, что сумел приспособиться к рыночным отношениям, когда все продается и покупается. Но в расчеты вкралась ошибка. Не стоило продавать себя. С некоторых пор Банщиков не принадлежал себе. Он жил в квартире, приобретенной в кредит, а сам, от головы до пят, с потрохами, принадлежал Центральному разведывательному управлению США. Его купили не для забавы. Он стал пешкой – пешкой для размена. И возможности спрыгнуть с шахматной доски не существовало.
Не позволят. В лучшем случае пустят по миру, оставят подыхать под забором или сгноят в тюрьме. В худшем – ликвидируют без суда и следствия. Хотя еще неизвестно, что лучше, а что хуже. Куда ни кинь, всюду клин.
Испустив горестный вздох, Банщиков снова зашуршал страницами, не видя ни печатных строчек, ни фотографий. Кажется, там было про красивую жизнь. Банщиковы мечтали о такой же. И друг детства Петра Семеновича помог воплощению их мечты. Занял деньги для приобретения квартиры в кредит, пообещал устроить Банщикова в серьезную американскую компанию с фантастической зарплатой. На поверку компания оказалась шпионской. Сволочь Любарский втянул Банщиковых в долги, опутал сетями и преподнес американцам на блюдечке с голубой каемочкой.
Поначалу друг детства просто периодически заглядывал на огонек, заводя разговоры о безоблачной студенческой юности. Он, видите ли, неделями не вылезал из Соединенных Штатов и искал у Банщиковых ностальгическую отдушину. В перерывах между воспоминаниями он рассказывал о том, какой замечательный ночной клуб отгрохает. Источники своих доходов он скрывал, но пыль в глаза пускать любил и умел. После посиделок с Любарским за бутылкой дорогущего заморского пойла у Людмилы начинались приступы активности, заключающиеся в поисках отдельной квартиры. Взрослая дочь Банщиковых всячески приветствовала подобные начинания, поскольку собиралась замуж. Отсутствие денег и надежных источников доходов женщин не смущало. Банщикова – тоже. До тех пор, пока он не обнаружил себя с долговой удавкой на шее.
Шпионами супруги стали по милости этого самого Любарского. Твоего Любарского, как любила говорить Людмила. Все женское коварство, лицемерие и инстинктивное стремление перекладывать собственную вину на чужие плечи уместились в этой короткой фразе.
Как будто она не знала Ваську еще со студенческой скамьи. Как будто не Васька Любарский прикидывался дрыхнущим, пока Людочка самозабвенно целовалась с Банщиковым на разболтанной койке за шифоньером. Или не Любарский был свидетелем на их свадьбе? Свидетелем их ссор и скандалов? Нет? Тогда кто, как не Василий
2
В тот раз они отмечали годовщину свадьбы. Дочь с женихом укатили с приятелями за город, Банщиковы куковали вдвоем, так что на столе у них было пустовато: несколько нехитрых салатов, картошка, буженина, полуэкзотические фрукты, шоколадные конфеты да бутылка шампанского.
– Ну, – сказала Людмила, – давай, муженек. За счастье, за исполнение желаний. Загадал?
Бокалы сблизились, но не соприкоснулись, поскольку какое-то из тысячи и одного женских суеверий гласило, что супруги не должны чокаться, дабы не разрушить семейную идиллию. Вместо хрустального звона прозвучал совсем другой – громкий, резкий, наэлектризованный.
– Кто бы это мог быть? – удивилась Людмила, отставляя бокал.
– Васька, кто, – буркнул Банщиков, сделав глоток шампанского. – Кот Базилио.
– Вечно он как снег на голову, твой Васька.
– Мой?
– Ну не мой же. – Всматриваясь в зеркальную поверхность серванта, Людмила бегло вспушила челку. – Будь он мой, я бы носила фамилию Любарская, а я, насколько тебе известно, Банщикова. – Она озабоченно нахмурилась. – Стыдоба. Как-никак праздник, а угощать гостей нечем. Ты бы, Петя, поговорил с начальством, честное слово. Сколько можно держать нас на голодном пайке?
Банщиков прекрасно слышал упрек, но был избавлен от необходимости реагировать, поскольку отправился встречать Любарского. Это был он, собственной высоченной персоной. Слегка хмельной, по-гусарски бравый, благоухающий. Стильная двухнедельная бородка придавала ему моложавый вид, тогда как стоило обзавестись щетиной Банщикову, как его тут же начинали обзывать в общественном транспорте «папашей».
– Здравствуй, здравствуй, гость мордастый, – поприветствовал он друга, так и не определившись с интонацией, которая получилась радушной и неприязненной одновременно. – Как всегда, без звонка?
– Постоянство – мой конек, – напомнил Любарский, подмигивая возникшей в прихожей Людмиле. – Как жизнь, подруга дней моих суровых? Чем занимаемся?
– Телевизор смотрим, – сказала Людмила, сидевшая до появления гостя спиной к экрану. На ее накрашенных губах застыла неопределенная улыбка.
Улыбочка, уточнил про себя Банщиков.
– Надеюсь, не эротическое шоу? – хохотнул Любарский, тесня хозяев в гостиную. – Мне, старому холостяку, зрелища подобного рода противопоказаны. Насмотришься, а потом бессонные ночи и круги под глазами. Сплошное расстройство.
– А ты женись, – предложила Людмила, продолжая усмехаться так, словно выведала главную тайну Моны Лизы и готова была поделиться ею с тем, кто окажется достоин доверия.
– Мы обсудим это, – пообещал Любарский, – когда избавишься от своего ревнивого мавританца.
Подразумевался Банщиков, шутливо погрозивший обоим пальцем:
– Но-но! Не дождетесь!
Пересмеиваясь, все трое уселись за стол, в результате чего супруги очутились по обе стороны от развалившегося на тахте гостя. Жестом фокусника он выставил перед собой необычной конфигурации бутылку из узорчатого стекла, на этикетке которой красовалась надпись «Tequila Cascahuina».