Резня в ночь на святого Варфоломея

Эрланже Филипп

Между тем кардинал Лотарингский с неудовольствием видит, что вся честь в этом деле выпала Валуа, и желает предотвратить возможный возврат к терпимости. Он приказывает поместить над папертью церкви Св. Людовика надпись, согласно которой Карл IX со славой следовал советам, которые получал. Это должно было одновременно скомпрометировать Святой Престол и приписать Гизам решающую роль.

Кардинал не жалел сил при дворе. Он решил утвердить мнение, что резня увенчивает политику, вдохновленную им и принятую надолго. По его инициативе Камиль Капилупи опубликовал 18 сентября памфлет, предназначенный для защиты этого тезиса. Варфоломеевские события объявлены «Великой победой» Карла IX. Протестанты были убеждены, что памфлет отражает действительность. В течение столетий они оставались при убеждении, что между Святым Престолом и Французским

Двором плелся заговор, равно как и поколения ультракатоликов сохраняли веру в заговор Колиньи. Историческая критика, которая быстро раскусила вторую из этих легенд, позднее и с куда большими усилиями избавилась от первой. ¹¹⁷

117

Во втором издании произведения Капилупи, появившемся в октябре, кардинал уже не так радикален.

8 сентября Григорий XIII в Сен-Луи де Франсе торжественно возблагодарил Небо «за избавление не только короля Франции, но и всего его королевства, а также Святого Престола от бедствия, которое грозило бы, если бы Колиньи осуществил свой замысел умертвить Карла IX, провозгласить себя королем, поддержать нидерландских мятежников и пойти походом на Италию, дабы разрушить владения Церкви и столицу Рим». Таковы были измышления кардинала Лотарингского.

Никогда ни одно событие не отмечалось в Риме с подобным блеском. Торжественные благодарственные молебны, памятные медали, артиллерийские салюты. «Те Deum» оглашало то одну церковь, то другую, следовали грандиозные процессии, живописцу Вазари сделали заказ на фреску, которая увековечила сцены 24 августа, не упустив и малейшей детали. ¹¹⁸

118

Ликование, надо сказать, заметно поумерилось, когда до Рима дошли точные рассказы о творившемся в Париже. Папа отказался принять Моревера. Он велел передать ему: «Я скорблю, что среди стольких мертвых невинных ничуть не меньше, чем виновных». Но не отменил заказ на фреску Вазари.

Григорий XIII и Екатерина проявили в ходе событий почти одинаковую наивность. Папа верил, будто Карл IX готов вступить в Христианскую Лигу, а протестанты исчезли из Франции. Королева-мать надеялась, что Святой Отец поддержит герцога Анжуйского в Польше и, более того, побудит французское духовенство выдать немалые суммы, в которых так нуждалась казна.

— Епископ, — сказала она Сальвиати, — в настоящее время представился случай показать мне, властны ли Вы над духом нашего господина Папы, в чем Вы уверяете меня день-деньской, и я верю, он должен быть расположен позаботиться обо мне, равно как и о моих детях, со всем величием и со всею щедростью.

Она быстро разочаровалась. Церковь благословила ее новую политику, но отказалась выделять для нее средства. Флорентийка тоже не скрывала неудовольствия, когда чрезвычайный легат, кардинал Орсини получил поручение передать Их Величествам поздравления Святого Отца.

Это последнее означает, что первосвященническая благосклонность рисковала разрушить хрупкое равновесие интриг, которые плелись.

Григорий XIII был ошеломлен, разочарован, потрясен, узнав о возражениях, выдвинутых против приезда его представителя, среди которых главным была забота не задеть протестантских вождей! Кардинал Орсини долго томился в Авиньоне, прежде чем его посольство сочли уместным. И только 23 ноября он торжественно вступил в Париж. Парижане встретили его безумными овациями, но король находился в замке Монсо, обязанный проводить свою сестру, герцогиню Лотарингскую. В этот период положение уже значительно изменилось, и легат, допущенный наконец к Его Величеству, должен был тонко перемешивать упреки с хвалами. Истинной целью его миссии было склонить Францию к вступлению в Христианскую Лигу. Несмотря на шестинедельные усилия, ему пришлось удалиться с пустыми руками. Перед самым его прибытием Екатерина позаботилась успокоить султана: ее сын ничего не изменит в их прежнем союзе. К великой своей радости избавившись от докучливого льстеца, королева в тот же день призналась:

— Отныне, —

заявила она публично, — я не позволю папе запускать руку во французские дела.

* * *

«В то время, как я пишу, они их всех убивают: они их раздевают донага и волочат по улицам, они грабят дома и не щадят даже ребенка. Да будь благословен Бог, который обратил французских государей к истинной вере! И да вложит Он в их сердца рвение продолжать начатое!»

Письмо Суниги, из которого взят этот пассаж, дойдет до Филиппа II 7 сентября. Читая его, бесстрастный монарх впервые в жизни потеряет власть над собой: не сможет справиться со своей радостью. На другое утро, когда он примет французского посла Сен-Гуара, он, ко всеобщему изумлению, разразится смехом. Эти преувеличенные реакции не будут лишены хитрости, ибо он хвалит новых ревнителей церкви за их незаинтересованность.

— Счастлива мать, имеющая такого сына! Счастлив сын, у которого такая мать!

Сен-Гуар ответил не без цинизма:

— Признайтесь, государь, что именно королю, моему повелителю, Вы обязаны тем, что удержали Нидерланды.

В свою очередь, он подтвердил предположение о предумышленности резни. Филипп II с самого начала поверил этому, и поверил даже герцог Альба. Этот последний в письме к Суниге напоминает свои слова в Байонне и «что она (Екатерина) ему предложила». «Я вижу, — заключает он, — что она прекрасно сдержала слово».

Слово! Если она его и дала (7 лет назад), ученица Макиавелли и не помышляла его сдерживать. Просто оно припомнилось ей в ее самый черный час. Разумеется, она показала, что очарована, когда Сунига, вручив ей теплое письмо католического государя, поздравил ее «с тем, что она привела в исполнение то, о чем договорилась с герцогом Альбой в Байонне». Впрочем, дона Диего она не провела. Он взял на себя обязанность развеять иллюзии короля и герцога: «Убийство адмирала было продуманным делом, а резня других гугенотов — следствием внезапного решения», — уточняет он. И в другой депеше: «Они хотели только смерти адмирала и обвинения герцога де Гиза, но адмирал не был убит выстрелом аркебузы и знал, откуда исходило покушение, и тогда, из страха возмездия, они решились на то, что сделали».

Радость Филиппа II, который избежал смертельной опасности, не уменьшилась. «Я испытал, — пишет он, — самое полное удовлетворение, какое когда-либо знал в жизни». Он также послал во Францию чрезвычайного посланника, маркиза Эйамонте, которому поручалось восхвалить всех организаторов резни, от короля до Реца.

Карл IX торжественно сказал дону Диего:

— Я люблю католического государя, как моего доброго брата. И всегда буду хранить мир с подобающими чувствами.

Екатерина подтвердила свое благочестивое рвение и по большому секрету поведала Сен-Гуару, на какую награду рассчитывала: «Я бы желала, чтобы доказательства намерений служить Богу, которые дал мой сын, тем, как поступил в отношении новой религии, послужили к убеждению католического государя дать свою старшую дочь в жены герцогу Анжуйскому». И она жаждала заполучить не только инфанту, но также и королевство для своего дорогого сыночка. В то время как польская корона достается Франсуа д'Алансону.

Еще раз материнская страсть ослепляет госпожу Медичи. Испанцы не чувствуют себя благодарными ей за какие-либо услуги и продолжают относиться к ней самым недоброжелательным образом. Гранвель, получив ложную весть о казни Лопиталя и его жены, поздравляет Морийона, затем себя и добавляет: «Не осмелюсь сказать, что желал бы, чтобы кое-какая другая женщина (Екатерина) получила жилище, которого заслуживает». Морийон отвечает ему: «Она такая же падаль, как Лопиталь и его жена. Помолимся же Господу, чтобы эта Иезавель, которую мы хорошо знаем, поскорее за ними последовала».

Маркиз де Эйамонте прибывает к французскому двору, расточает хвалы и бросает проницательный взгляд на дела королевства. Незадолго до его отбытия королева-мать нанесла мощный удар. В ходе праздника она повернулась в сторону сидевшего с ней рядом Диего де Суниги и сказала ему:

— Я только что исполнила то, что Вы от меня потребовали, и дала приказ губернаторам провинций провозгласить, что все без исключения должны жить, следуя религии, которую исповедует король, мой сын.

Посол отвечал, что готов целовать ей руки и ноги. Карл IX вскоре подтвердил слова своей матери. Он провозгласил: «Во имя Господа! Да пойдет каждый к мессе». Эдикт санкционировал его волю.