Резонанс единства

Не Егоров

Вечером редактор поднялся на крыльцо общественного заведения с гордым названием «Частный клуб «Матовый глянец». Территория индивидуальности». Эта «территория» принадлежала старому другу Разуто Тори Грабову, также покинувшему столицу. Различия были в нюансах – причалом в мечтах Тори служил не абстрактный дом с водоёмом, а конкретный клуб, и именно на Второй Центральной. Конкретизация проекта позволила Тори добиться лучшего результата – пусть клуб был в разы меньше желаемого и не такой блестящий, как мечталось, но он был. А у Карла даже захудалого прудика не оказалось.

– Название дурацкое, – сравнял счёт Разуто ещё при первом посещении. – Как будто у тебя здесь вялый канкан в

исполнении старушек.

– Этого тоже хватает, – грустно согласился Тори на ничью.

Непонятно отчего грустил Грабов – Карлу клуб в целом понравился. Далекий от столичных фантазий в технологиях развлечений, клуб был уютным и каким-то застывшим во времени. Грабов пытался обыграть эту винтажность и на волне цифровой контрреволюции решил сделать клуб местом живого общения – запретил съёмку внутри клуба и поставил глушители сетей, так что из «Глянца» невозможно стало даже позвонить. Результаты были неоднозначные – с одной стороны, посетители постоянно роптали и требовали доступа к мировой паутине, а с другой – как-то расслаблялись, что действительно частенько приводило к танцам на столах и другим забавным недоразумениям. Но главное – ходить не перестали, обеспечив клубу славу загадочного и веселого заведения. В выходные было не протолкнуться, и это при том что развлечения в социальные пособия, на которые в большинстве своём существовали горожане, никак не умещались.

– Вот мне у тебя дорого, – удивлялся Разуто. – Многие завсегдатаи тоже не богема. Чем ты их заманиваешь?

– Добротой и радушием, – не моргнув глазом врал Тори.

– Это понятно, – надменно кивал редактор. – Я и сам такой.

И с тех пор Карл стал приходить в клуб довольно часто, растворяя в коктейлях любое своё настроение – от недовольства погодой до удовлетворения от одиночества.

«Матовый глянец» занимал два этажа в добротном старом здании и состоял из набора помещений разной площади с атриумом по центру. Атриум делился барной стойкой на неравные части, называемые большим и малым залом. Помещения второго этажа выходили балконами на сцену большого зала, где проходили шоу из прошлого века – песни, пляски, выступления комедиантов. У Тори был большой выбор из местных талантов: или молодых, ещё стремившихся найти трамплин на большую столичную сцену, или уже бывалых, довольствующихся небольшим гонораром, включающим ужин. Но чаще всего сцену оккупировал племянник Грабова – Дарвик. Высокий, сутулый Дарвик был угрюмым молодым человеком, которого кроме «бренчания» и, по выражению дяди, «стихоложества» мало чего интересовало. Единственное место, где замкнутый племянник проявлял эмоции, была сцена «Матового глянца». Частые выступления сделали Дарвика узко популярным исполнителем, и местные завсегдатаи с удовольствием подтанцовывали его мелодиям и подпевали набору рифм.

* * *

Миновав пустынное фойе с почему-то тёмным гардеробом, Разуто не стал будить приветствием дремлющего охранника (дядьку не зря дразнили Буцефалом – дремал он хоть стоя, хоть на ходу) и вошёл в малый, отделённый барной стойкой от сцены зал. Он подошёл к барной стойке и обратился к бармену:

– Привет, Бруно. Тори здесь?

– Здравствуйте, господин редактор. Он в золотом зале. Печальная погодка, да?

– Рановато что-то заморосило. А что с гардеробом?

– Там что-то лежит, точно не скажу. Не переживайте, в золотом мы поставили стойки для одежды.

– Ладно. Бруно, организуй мне что-нибудь… – Разуто пошевелил пальцами. – Погоде соответствующее.

– Обязательно, господин редактор. Есть у меня один рецепт.

– Не сомневаюсь.

Сомневаться и правда не стоило. У Бруно всегда был рецепт даже для менее внятных пожеланий. И у редактора была неоднократная возможность в этом убедиться.

– А это что за банкет? – кивнул Разуто на сдвинутые столики в зале со сценой.

Компания

за столиками сидела странноватая. Выглядели посетители так, как будто в клуб их привели насильно, рассадили и оставили ждать дальнейших распоряжений. Двое мужчин среднего возраста с сомнением слушали дородного бородатого мужчину, вольготно развалившегося на стуле и что-то негромко рассказывающего. Остальные, четверо молодых парней и пара девушек, даже не делали вид, что слушают, и явно томились своим здесь присутствием. Перед каждым стоял бокал с коктейлем, который они двигали и крутили, как будто не зная, что с ним делать.

Бруно быстро оглянулся и понизил голос:

– А это, господин редактор, группа… адаптации вроде. По часу сидят на одном заказе.

– Адаптации? – переспросил редактор. – Если друг к другу, то у них явно не получается.

– Вы ещё не видели тех, кто сейчас к нам спиной. Как им выпить, ума не приложу.

Редактор последней фразы не понял, но уточнять не стал. Не стоило отвлекать Бруно от приготовления «соответствующего погоде» коктейля.

Еще раз окинув взглядом группу адаптирующихся, Разуто миновал малый зал и, отодвинув портьеру, вошёл в отделанное фактурным тёмно-жёлтым пластиком помещение. Грабов уверял, что освещение создает полную иллюзию золотого покрытия, а сепия медиастены оттеняет игру граней драгоценных слитков. Близорукий Карл верил.

Он остановился на пороге и огляделся. Народу было немного. Редактор кивнул Вальзе Вазольвату и братьям Шокулям, сидевшим за ближайшим ко входу столиком, и направился в угол, откуда приветственно махал рукой Тори Грабов.

Задержавшись ещё пару раз на приветствия знакомых, редактор достиг угла и обнаружил, что Тори был не один. Рядом с владельцем «Матового глянца» вальяжно развалился старый знакомый Разуто, однокашник Грабова, а в настоящем крупный столичный деятель, Барий-Мария Калюжный. В имени ещё был «фон» где-то посередине, но Карл так и не удосужился запомнить где.

– Карл! – встал и обрадовался магнат. – А Грабов уверял, что сегодня увидеться шансов нет!

– Грабов пессимист, верит обещаниям, – пожал плечами Разуто, повесил пальто и разместился напротив. – Какими судьбами?

– Продвигаю сущее, – радостно оскалился Калюжный. – Вот, добрался до родных пенатов. С тобой опять же повидаться. В сети же тебя не встретить. Знаменитая личность, Тори, твой кабак не в уровень.

– Какой есть, – обиделся Грабов.

– С этим не поспоришь, – кивнул Барий и переключился на Карла. – Я слышал, ты здесь редактор «Паблика», местный вдохновитель потоков?

– Было бы что вдохновлять.

– Не скажи, не скажи. Вся жизнь здесь, в провинции. Столица что – тусовка, скучная рафинированная тусовка. Нет, Карл, я тебя понимаю. Никто не понимает, а я понимаю! Я вот Тори рассказывал…

Разуто с удовольствием отвлекся – ему принесли коктейль. Напиток был слегка крепковат, но для нейтрализации плохой погоды и внезапного появления Калюжного вполне годился.

– …и вся надежда на провинцию! – повысил голос Барий, поднял свой фужер и сделал крупный глоток. – Последнее прибежище настоящих инстинктов. Столица стерилизована – этого не скажи, тех не обидь. Обычным репостом можно половину до инфаркта довести. А вы не представляете, как иногда хочется взять кого-нибудь за загривок и сразу, с оттяжкой та-ак, – хрясь!

Калюжный сжал кулак, поднес к лицу и свирепо на него уставился.

– А потом заглянуть в выпученные глазёнки, тряхнуть, – Барий потряс кулаком, – и спросить: «Кто ты, сука, кто-о ты?»

– И что мешает? – поинтересовался Разуто, оглядев стол. Пара пустых бокалов объясняли эмоциональность собеседника.

– А-а, – отмахнулся, разжав кулак, Барий. – Легче гаду сразу денег дать, чем потом судиться. У столичных от любого синяка гангрена по всему организму.

– Так ты сюда подраться приехал?