Ричард Блейд, странник
Шрифт:
Но эта функция Уренов, для осуществления которой ни чудовищные расстояния, ни барьеры времени или иных измерений не являлись помехой, не требовала от них существенных затрат энергии. Что делали они в безграничных просторах Мироздания? Какие преследовали цели, какие ставили и разрешали задачи? Возможно, они представляли собой некий вселенский разум, материальное воплощение идеи божественного? Никто из обитателей Большой Сферы, сохранивших человеческий облик, об этом не знал; как утверждали люди, только Урен мог понять Урена. И хотя иногда происходили обратные трансформации и плазменный разум, спускаясь с бездонных черных небес
Блейд, пытаясь объяснить необъяснимое, решил, что Урены — великие странники. Их было много, очень много, но Вселенных, тянувшихся нескончаемой чередой сквозь время, было еще больше. Собственно, как утверждал Джек Хейдж, им не имелось числа, а это значили, что сколь бы огромной не казалась популяция Уренов, в сравнении с бесконечностью она представляла ничтожно малую величину. Таким образом, даже этим могущественным существам хватало места для вечных странствий.
И они странствовали! В своей собственной Вселенной и в других, с легкостью преодолевая темпоральные барьеры, разделявшие реальности Измерения Икс, отправляясь в путь из любой точки времени и пространства, но чаще всего — от Большой Сферы Уренира, которая была и оставалась их общим домом. Это происходило постоянно, и потому аппаратура Джека Хейджа могла зафиксировать область устойчивых темпоральных флуктуаций.
— Давно у меня не было такого приятного гостя, — произнес Майк, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные загорелые ноги. — Обычно с гостями множество хлопот, и не всегда приятных; ты же избавил меня кое от каких проблем.
Блейд пропустил последнее замечание мимо ушей; его больше интересовали гости Майка, чем его проблемы.
Они сидели под развесистым деревом, что росло у самого пруда, вкушая послеобеденный отдых. На обоих были только плавки; время от времени то один, то другой соскальзывал в воду, чтобы слегка охладиться — сегодня полдневное солнце не затеняли облака, и грело оно как в Африке. Разумеется, Майк мог притушить его движением пальца, инициировав защитный купол, но ни хозяину, ни гостю не хотелось этого делать. К чему? В их распоряжении были древесная тень, прохладное озерцо и ледяной сок; чего же больше?
— Эти твои гости, с которыми много хлопот… — начал странник. — Они что, не люди?
— И люди, и не люди. Иногда не знаешь, от кого ждать больших неприятностей. — Майк отхлебнул сока и прижмурил глаза. — Вот, к примеру, встречали мы экспедицию с некой планеты… как же ее?.. Ссо’ссу’сса, если не ошибаюсь… Абсолютно человекоподобные существа, вроде тебя или меня, но прохладительное у бассейна я бы с ними распивать не стал!
— А в чем дело? — с любопытством поинтересовался Блейд.
— Видишь ли, ты — мирный и безобидный человек…
— Я?! Безобидный?! — гость подскочил на пружинящем сиденье, чуть не свалившись в воду.
— Разумеется. Чем ты удивлен?
Странник потер подбородок, опустил взгляд на свои большие руки, перебирая мысленно мечи, топоры, арбалеты, револьверы и бластеры, чьи рукояти и приклады натирали мозоли на его пальцах. Их хватило бы на целый
— Боюсь, Майк, ты слишком хорошего мнения обо мне, — осторожно заметил он. — И я не понимаю, каким образом ты им обзавелся. Ведь ты можешь заглянуть в мой разум… в память… Неужели тебе до сих пор неясно, что я — профессиональный убийца?
— Хм-м… Ну, что касается заглядывания к тебе под череп, то ты сильно ошибаешься, сэр Блейд. Я действительно шарю там, когда необходимо какоето слово, термин, сложное понятие… но только один-единственный раз я позволил себе вторгнуться глубже речевых центров — когда выяснял, откуда и каким образом ты здесь появился. Понимаешь, залезать в чужую память, в чужой разум… это… это считается неэтичным.
Блейд перевел дух. После всех чудес Уренира он считал само собой разумеющимся, что каждый из местных обитателей видит его насквозь. Признание Майка сделало его почти счастливым.
— Теперь насчет убийств. Сколько же народу ты прикончил?
— Смотря как считать…
Странник подумал о десятках тысяч воинов, павших в битвах, где он предводительствовал отрядами, армиями и флотами. Да что там — десятки тысяч! Он бросил в гибельной пустыне огромное войско, сотни тысяч человек — там, в реальности Ханнара, четыре года назад!
— Смотря как считать… — медленно повторил он. — Мне приходилось сражаться самому и вести войска, сэр Майк… Возможно, я перебил три-четыре сотни человек, но если присовокупить тех, кого прикончили мои солдаты… Счет будет больше, много больше!
Кармайктолл с любопытством уставился на него.
— Богатая биография! Чувствую, тебе есть о чем порассказать! И тем не менее, ты — не убийца… — он покачал головой. — Не знаю, успокоят ли эти слова твою совесть, но ты — не убийца! Да, ты убивал, но гибель и муки других людей не приносили тебе радости. Ты убивал, когда враги домогались твоей жизни, но еще чаще — спасая других, беззащитных, робких, немощных… или нерешительных, не способных постоять за себя… Нет, ты не убийца, сэр Блейд! Ты, — Майк поднял глаза вверх, будто подыскивая нужное слово, — ассенизатор!
Блейд фыркнул от неожиданности.
— Мой дорогой, ты понимаешь значение этого слова? В его земном смысле?
— Вполне! Ассенизатор — тот, кто убирает нечистоты, самые мерзкие нечистоты! Конечно, и сам он пачкает руки, но стоит ли его винить за это?
Минуту-другую странник размышлял, потом ухмыльнулся.
— Что ж, лучше оказаться ассенизатором, чем убийцей. Спасибо, Майк, ты меня утешил! Но как же с заповедью «не убий»? Я полагаю, вы разделяете ее?
— Да. Жизнь священна, и отнимать ее — грех.
— Вот видишь! Значит, я все-таки…
— Погоди, я еще не кончил. Итак, жизнь священна, и отнимать ее — грех. Но право жизни — защищаться, сопротивляться уничтожению. Это столь же священное право, Блейд, как и сама жизнь… Верно?
Блейд кивнул.
— Ну, тогда будем считать, что мы покончили с этим вопросом! — Кармайктолл поднял стакан с соком в шутливом тосте. — За тебя, великий ассенизатор, мой гость! За то, чтобы ты с прежним усердием сопротивлялся уничтожению!
Тонко зазвенел хрусталь, стаканы опустели; потом кувшин поднялся и наполнил их вновь. Этот сосуд стоял на самом солнцепеке, но его содержимое необъяснимым образом оставалось холодным, как лед. Наверное, об этом заботился Урен, покровитель Майка.