Ричард де Амальфи
Шрифт:
Последнюю фазу сна я укреплял кордоны своих земель, а вынырнул из призрачного мира с мыслью, что границу между моими землями и владениями Кабана и Одноглазого уже посмотрел, ничего утешительного, хотя бы разделительное болото какое или горная гряда, а так нападающие запросто перейдут реку вброд и вторгнутся без помех. Не забыть бы дать указание восстановить церковь, кстати где она? Вроде бы между селом Савиров и деревней Куманг, а также рядом с ней на холме развалины могучего замка…
К счастью, село Большие Печенеги и деревня Куманг несколько на возвышении, это чтоб в весеннее
И хотя хороший отряд с легкостью сметет оборону простолюдинов, но сам при этом потеряет треть состава, такая перспектива остановит кого угодно. Рыцари обожают сражаться, но даже самых отважных ужаснет мысль, что можно пасть от стрелы простолюдина или под топором дровосека, которым рубил дерева или, упаси Господи, свинью.
По хлопку в ладоши явился слуга, я велел подать воду для умывания и доспехи. Он исчез, а через пару минут молодая женщина явилась с большим тазиком с подогретой водой, следом оруженосец внес доспехи и застыл в ожидании, когда же господину изволится одеваться.
Женщина, что принесла таз, молодая и с большой грудью, роскошной копной волос… я внезапно поймал себя на том, что и у этой крупная грудь, торчащие кончики сосков, хорошо прорисованные губы, а ведь гораздо больше женщин, у которых и грудь плоская, и губы тонкие и бледные, и вообще, наверное, на свете гораздо больше умных, чем красивых.
Едва эта мысль пришла в голову, как я вспомнил, что в замке вообще-то полно женщин: старых, молодых, совсем малолеток, толстых и тонких, как тростинки, на кухне заправляет стряпуха, даже при стойке смирно виляет мощными бедрами, но я ее не замечаю, так как толста до безобразия, в комнатах часто попадаются девушки-швеи, робкие как мыши, и такие же незамечаемо серые… Ну да, у них сиськи мельче, чем фига младенца, так что понятно, почему мой царственный, а на самом деле здоровый мужской взор скользит дальше, останавливаясь только на таких, у которых и грудь, и бедра при тонкой талии, и масса волос в виде толстой косы или в прическе.
Женщина удалилась, вместо нее в комнату прошмыгнула быстрая, как лисенок, Фрида, в руках огромное полотенце. Она сразу же наткнулась на мой пристальный взгляд, насторожилась.
– Сеньору что-то нужно?
– Пока ничего, – ответил я медленно. – Вот почему я вижу только таких, как ты, Фрида…
Она испуганно вскинула четко очерченные густые брови:
– Почему, сеньор?
– Красивая ты, – пояснил я честно.
Она вспыхнула, засияла, щеки окрасились нежнейшим румянцем, глаза заблестели, пухлые сочные губы приоткрылись в робкой улыбке.
– Сеньору постелить сегодня?
– Сейчас уезжаю, – ответил я с некоторым сожалением. – Не знаю, вернусь ли к ночи… А ты не боишься стелить паладину? Ведь я одним присутствием заставляю криком кричать нечистую силу.
Она замерла, побледнела чуть, прислушалась к себе, робко улыбнулась:
– Сеньор шутит…
Но я видел, что сейчас ей уже хочется убежать
– Да, наверное. Беги, тебя ждут.
Она оставила полотенце, исчезла. Я умылся, вытерся, старший слуга смотрел на эту непонятную процедуру с неодобрением, дважды перекрестился украдкой, потом уже намного охотнее помог облачиться в доспехи.
Слуги дождались, когда я облачусь, начали вносить на широких блюдах салаты, рыбу, неизменное мясо – разве может быть трапеза для мужчины без мяса! – а в завершение Леция расставила по столу кубки и налила вина.
К завтраку явились Зигфрид и Гунтер: только они допущены к высокой чести завтракать с сеньором. Гунтер – скованный до чрезвычайности, Зигфрид – шумный и веселый, этот и с императором будет так же острить, шуметь и бросать под стол кости. Кстати, надо собаку завести, а то я какой-то нетипичный феодал. Даже целую свору.
Фрида уже знает мои вкусы: все не только отменного качества, но мясо – нежнейшее, рыба – деликатесная, фрукты отборные. Мясо не подгорело, тает во рту, словно у меня вовсе нет зубов, но я не чувствую стыда и, как вижу, Зигфрид и Гунтер тоже без нареканий жрут, да еще как жрут.
– Где мы еще не были? – спросил я. – Мы добрались только до границ с Тудором, а что дальше?
– Владения Волка и Кабана, – заверил Гунтер. – Ваши земли с Кабаном разделяет ручей, он сейчас вовсе пересох, и потому…
Он виновато замолчал. Я стиснул челюсти. Все понятно, крестьяне Кабана вовсю хозяйничают на моей земле, рубят лес, охотятся, а то и начинают распахивать. Еще год-другой, и те земли Кабан объявит своими.
– Вели седлать коней, – распорядился я. – Посмотрим, что сможем сделать.
– И сможем ли, – уточнил Зигфрид. Перехватил мой взгляд, развел руками: – Человек предполагает, а Господь…
Гунтер торопливо отпил вина, дескать, позавтракал в полной мере, отбыл с моего разрешения. Когда мы с Зигфридом, спустились во двор, там под его присмотром Ульман и Тюрингем отбирали для поездки лучших лучников.
Гунтер оглянулся, сказал вполголоса:
– Ваша милость, но если вздумаете ввязаться в драчку, то людей надо брать побольше. Вообще – всех!
– Мы едем только посмотреть, – объяснил я. – Феодализм – это учет, как сказал основатель научного феодализма.
– Но людей брать сколько?
Я подумал, подвигал бровями:
– Гунтер, ты хоть отныне и рыцарь, но все еще и главнокомандующий всеми войсками нашего замка! Сам решай. Я занимаюсь стратегическим планированием, а ты – тактикой.
Гунтер нахмурился, все предпочитают быть стратегами, потому что стратеги никогда не виноваты. Ульман поклонился, сказал густым басом:
– Можно, конечно, пяток лучников и кого-то из местных, кто хорошо знает лесные и прочие дорожки, но… не мое дело настаивать, ваша милость, но если вы изволите осмотреть кордоны Кабана, то лучше, как я и говорю, взять людей побольше.
Я насторожился:
– Если и ты это советуешь, то дела серьезны, да?
– Просто замок Кабана близко к кордону, – объяснил он уклончиво. – С башен увидят нас наверняка. А если еще и кони оседланы, то сразу же могут выслать… встречу.