Ричард де Амальфи
Шрифт:
– Сеньор… – пискнула она.
– Спи-спи, – сказал я успокаивающе.
– Сеньор, – повторила она тем же тоненьким голоском. – А вы… не собираетесь…
– Что?
– Ну… потешить свою плоть… Я видела, как вы смотрите на меня.
Я буркнул:
– Да, но… Мужчина должен себя сдерживать. Если становится отвязанным, то это уже не мужчина.
Она смотрела с пониманием.
– О, рыцарский обет?.. Я слышала, что некоторые рыцари дают странные обеты…
Я привлек ее к себе, поцеловал в лоб, Леция замерла, я начал снимать с
– Сеньор, не нужно…
– Я тебя уже видел, – напомнил я. – У тебя прекрасное тело.
– Я боюсь…
– Девственница?
– Да…
– Это и понятно, – ответил я.
– Сеньор, оставьте хотя бы рубашку!
– Перепачкаем, – объяснил я, мудрый, как сто сексопатологов, зарабатывающих на сочинении книг о здоровом сексе.
Рубашка полетела на пол, Леция попыталась закрыть груди ладонями и локтями, но такое редко удавалось и нормальной женщине, а ей, с тремя парами грудей… гм…
Я ласково взял ее за тонкие кисти рук и медленно развел в стороны. Она со страхом и ожиданием смотрела на меня снизу вверх.
– Не трусь, – шепнул я. – Я такой же ненормальный… Только во мне это незаметно. Да здравствуют ненормальные!
Остаток ночи мы не спали, в самом деле ненормальные, учитывая то, что ей предстоит работа на кухне, а мне надо заниматься неожиданно свалившимся вторым замком и всеми владениями сэра Одноглазого.
Я сумел разжечь жар и в Леции, девственность мешала недолго, в моем мире мало кто знает дифференциальное уравнение, зато в этой области мы еще со школы продвинуты, знаем что надо делать и зачем, как разжечь, как поддерживать огонь, а Леция уже давно сухая вязанка березовых дров, да еще и облитая бензином, к которой никто не решался поднести спичку.
Алая заря заглядывала в окно, во дворе орали петухи, но не могли заглушить наше хриплое дыхание. Наконец мы упали и не двигались, не расцепляя рук, Леция часто-часто дышит, потрясенная собственным взрывом и наплывом непонятных и неизведанных чувств, глаза расширены, лицо в бледном рассвете кажется похудевшим, строгим, а глаза стали совсем огромными.
Я уткнулся лицом в ее груди, переползал от одной пары к другой, наслаждаясь богатством, Леция простонала:
– Сеньор… довольно!.. Иначе я умру.
– От этого не умирают, – заверил я. – Хотя… ты права, надо остановиться. Сейчас принесут воду для умывания. Тебе надо смыть кровь. Воды не боишься?
Она затрясла головой:
– Нет, сеньор. Но не люблю из тазика. Я хожу купаться вниз…
Я насторожился, переспросил:
– Это куда?
– Там внизу река, – объяснила она. – Под мостом. Есть тропка, я спускаюсь вниз, вода чистая, холодная…
– Там течение, – заметил я. – Но ведь в воде, я сам слышал рев, живет какое-то чудовище?
– Я купаюсь в тихой заводи, – объяснила она. – Там есть такой грот… А водяная корова совсем не страшная. Правда, ревет громко, но сэр Зигфрид, бывает, кричит еще страшнее.
Я
– Так это тебя я видел там на камнях? Ты сидела на порогах и кормила не то птиц, не то рыбу…
Она покачала головой.
– Нет, то моя сестра, она там и живет. Я не выхожу из грота.
В дверь послышался стук, приучил я все-таки, но тут же вслед за стуком, не дожидаясь отзыва на пароль, вдвинулся слуга с огромным тазиком. Второй нес огромное полотенце.
Леция поспешно залезла под одеяло, спрятавшись с головой. Я сделал слугам знак все оставить и проваливать, в свободное время еще поработаю над их воспитанием, дождался, когда дверь закроется, похлопал по оттопыренному под одеялом тугому заду.
– Вылезай, папарацци ушли.
Она высунула мордочку и быстро огляделась.
– Сейчас не войдут?
– Нет, не трусь.
Она вылезла из-под одеяла нерешительно, взглянула на меня с немой мольбой, словно просила подать ей рубашку, которую я ночью отшвырнул на середину комнату, но не решилась попросить сеньора подать, сама слезла и торопливо прошлепала голыми ступнями.
Я наблюдал с удовольствием, фигурка изумительная, Леция ухватила рубашку и трясущимися руками набросила на себя. Я расхохотался, она повернулась и уставилась на меня непонимающими глазами.
– Сеньор, что-то не так?
– Да, – ответил я очень серьезно.
– Что?
– Задом наперед.
Она опустила взгляд, охнула, торопливо содрала рубашку, перевернула и снова надела, а уже потом сообразила, что одевалась, стоя передо мной голая лицом к лицу.
Жаркий румянец затопил ее щеки, поджег уши и разлился по шее и сполз на грудь. Я спрыгнул с постели, загораживая красные пятна на простыне, подошел к Леции, она качнулась и прильнула ко мне, ища спасения во мне от меня же.
Я дал слугам себя одеть, снизу уже поднимаются вкусные запахи, а когда я подал знак, что готов изволить откушать, на столы начали спешно переставлять с подносов не то, чтоб уж изысканные, но превосходно приготовленные блюда.
На завтрак явились по традиции рыцари: старожил Зигфрид, новичок в рыцарстве Гунтер, а также примкнувшие сэр Алан и сэр Теодерих. Сэр Алан принял как должное, что обедают с сеньором, он вообще, как погляжу, мало удивляется и почти никогда не ржет во все горло, даже не улыбается, а Теодерих всему удивляется и смотрит большими радостными глазами.
Слуги подавали все на золотой посуде, очень неудобно, кстати, еще нелепее золотые ложки, тяжелые, как смертный грех, но статус сеньора обязывает есть на злате, а пить только из золотых кубков, украшенных к тому же рубинами и прочими драгоценными камешками.
Зигфрид, выказывая особое уважение к сэру Алану, собственноручно налил ему в кубок темно-красного вина, мол, это лучшее, что есть у сэра Ричарда, отведай, а потом попробуй сказать, что я не прав.
Я повернулся к Гунтеру:
– Сколько до турнира?