Ричард Длинные Руки – эрцфюрст

Орловский Гай Юлий

Барон Альбрехт всмотрелся в мое лицо, вздохнул.

— Ваше высочество… Улыбаться нужно!

— А я что делаю? — сказал я злобно.

— Это вы улыбаетесь? — спросил он с сомнением. — А что же тогда волчий оскал? Да понимаю-понимаю! По случаю окончания победной войны в одном зале отпировали, а по случаю турнира и в двух едва помещаемся. Так то какая-то война, а это… ого-го, турнир!

— Идите вы, барон, — сказал я в сердцах, — со своими шуточками.

— А вы посмотрите на леди Розамунду, — предложил он. — Вот кто голову не ломает

над проблемами флота.

Розамунда в самом деле цветет на пиру, для нее восторженные взгляды мужчин что теплый дождик для цветка в засушливой степи.

Мы оба некоторое время откровенно любовались, как ликующе вспыхивают ее и без того прекрасные глаза, как нежным румянцем окрашиваются щеки, а затем и белоснежная шея, таким восхитительным зрелищем нельзя не любоваться.

— Один-два тоста, — сказал я, — и отправляемся мыслить. Подозреваю, с моим уходом веселье не угасает, еще как не угасает!

— Как вам сказать, — ответил он дипломатически, — вообще-то никто от горя головой о стену не бьется.

— Свиньи, — сказал я в сердцах. — Ладно, эдем дэс… Я пошел, пошел, пошел…

В коридоре ко мне бросился человек в неприметной одежде, неуклюже поклонился, совсем не по-дворцовому.

— Ваше высочество! Я Кенгель, работаю у мастера Джона…

— Знаю, — ответил я вяло, — алхимики… Что у вас?

— Мастер Джонс и мастер Джеймс, — заторопился он, путаясь в словах и проглатывая окончания, — открыли некий странный эффект… При определенных, но не уточненных обстоятельствах удается видеть некую странную жизнь.

Я спросил с вялым интересом:

— Какую именно?

— Непонятную, — сказал он с ужасом и восторгом, но больше с восторгом. — Деревья есть, но как бы и не совсем деревья, видели трижды зверей, но не звери, а как будто… даже непонятно что. А еще горизонт далеко-далеко!.. Мастер Джонс говорит, что видим как там в Зачарованном Месте, но мастер Джеймс возражает, что там горизонт должен быть ближе, чем у нас…

Я пожал плечами.

— Ну, если пятно зачарованное, то в нем может уместиться не только королевство, но и планета… Ну, это такое… Ладно, потом как-нибудь. А что там за небо?

— Никто еще не видел, — сообщил он. — А это важно?

— Еще бы!

— То ли тучи такие особые, — сказал он стеснительно, — то ли что-то вместо неба.

Я буркнул:

— По звездам можно бы что-то узнать, а так… Для меня вообще нужно что-то позначительнее. Два или три солнца, даже звезды не очень-то… Даже луну не помню, какая она, разве что взойдут их штук пять, тогда смутно замечу какую-то странность, вот такой я возвышенный и одухотворенный…

Он ничего не понял, спросил торопливо:

— Вы почтите нас своим посещением?

— А когда у вас следующее наблюдение?

— Не знаю, — ответил он упавшим голосом. — Еще не определили закономерности.

— Вот когда определите, — сообщил я, — тогда и приду. А так что я увижу? А сидеть и ждать часами — некогда.

Он остался за спиной, склонившись в поклоне,

а я шел к себе раздраженный, не понимая, что со мной. Раньше бы еще как ухватился за возможность видеть иной мир, а сейчас весь в быту, никакой романтики, что-то уже совсем ползаю, полет нам только снится.

В своем кабинете сперва подошел к карте, скоро двигать войска через Тоннель на Север: Турнедо, Варт Генц и Скарлянды, надо еще раз… но сильнейшее отвращение остановило у стола, будто кто-то гаркнул над ухом: «И не пытайся, а то сдохнешь!»

Вошел сэр Жерар, замер у порога, молча глядя непроницаемыми глазами.

Я раздраженно рыкнул:

— Ну?

— Из Вестготии груз, — сообщил он. — Четыреста панцирей, скованных их оружейниками, четыреста мечей. Кроме того, восемь кольчуг гномьей работы.

Я поморщился.

— Сэр Жерар… Пока оставьте на складе, распределим за день до выступления на Север.

— Хорошо-хорошо, — сказал он поспешно, — раньше вы всегда принимали лично…

— Мне хреново, — сказал я честно. — Что-то перегорело унутрях. Идите, сэр Жерар, идите!.. А я тут без вас буду горевать и бросаться на стенку.

Он отступил, сказал уже оттуда:

— Рекомендую вон на ту, там камни толще. Даже вашу голову выдержат… наверное.

Я плюхнулся в кресло, словно из меня выдернули позвоночный столб, посидел, тупо глядя на заточенные гусиные перья в стаканчике. Когда вот такое накатывает, а это происходит все чаще, и уже ни на что не способен, пробую себя в магии. Так всегда бывает, кто умен и силен — учится, работает, достигает, добивается, свершает, а кто дурак или просто пал духом… ну, остается надежда разве что на золотую рыбку, медный кувшин или щуку в проруби.

У Уэстефорда я тогда запомнил всю книгу, даже пару раз повторил те заклятия, но ничего не произошло, да и занят был по горло, и тогда вот в такие минуты, когда совсем язык на плече, вспоминаю и… время от времени… пробую.

Как-то в тоске и раздражении, что меня ведет куда-то не так, как хочется и желается, в голову пришла тоскливая идея снова пройтись по всему ряду, что прочно засел в голове, и тогда те перья в стакане как-то странно затрепетали.

Я даже не очень-то и понял, что случилось, принялся перебирать другие заклятия, в другое время подумал бы о предосторожностях, но когда настроение препаршивое, то какие предосторожности…

Лишь потом вспомнил, попробовал повторить, но, увы. Думаю, кроме самого заклятия нужно что-то еще, ну там, к примеру, ковыряться в носу или надеть черную шляпу.

С того времени не проходило дня, чтобы я не пытался, но…

Сейчас вот, злой и расстроенный, сидел, развалившись в кресле, как паралитик, вяло проговаривал заклятия, хоть какая-то деятельность, не признаваться же себе, что на самом деле просто ее имитация…

Раздался шелест, скрип. Массивная чернильница, вырубленная из цельного куска редкого малахита, с угрожающим видом поползла по столешнице в мою сторону.