Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Зашелестело и слева, оттуда поднялись еще двое, такие же грозные, с топорами в лапах и кинжалами на поясах.
— Привет! — повторил я. — А где Чак и Гак?.. Это мои приятели!.. Раньше обычно они бывали в дозоре…
Двое приблизились к нам, двое остались на месте. Один прорычал люто:
— Я Занг, начальник дозора. Ты кто? Откуда знаешь Чака и Гака?
Я расплылся в широчайшей улыбке.
— Ребята… Дык они ж мои лучшие друзья! Братаны, можно
Тролль оглядел меня с головы до ног, морда стала еще свирепее.
— Нет больше Чака, — прорычал он злобно.
— Погиб?
— Да…
— А Гак?
— Обучает молодых.
Я вздохнул.
— Тоже хорошее дело. Ладно, веди к Кандлеру. Важный разговор.
Он взялся за топор обеими лапами.
— К Кандлеру, говоришь?..
Я сказал торопливо:
— Эй-эй, погоди. А где сейчас Кандлер?
Он рыкнул:
— На Полях Великой Охоты.
— А-а-а, — сказал я, — прекрасное место, но мне пока туда рано. Сперва нужно дела кое-какие решить. А кто вождь? Чандлер?
— Чандлер стал великим шаманом, — буркнул Занг.
— Странно, — сказал я, — они ж с Кандлером близнецы… А кто вождь?
— Гайдак.
Я сказал обрадованно:
— Прекрасно, мы с ним такие друзья, что не разлей вода, не отдери медведь, в смысле — не оторви! Пошли, чего стоим?
Он помедлил, а один из троллей позади прорычал:
— А давай его сразу убъем и съедим?
— Но-но, — сказал я высокомерно. — Вы, смотрю, молодое поколение? Не помните, кто вас привел в этот лес обетованный, как Моисей какой?.. Ладно, Гайдак вам напомнит… Пошли!
Занг прорычал:
— Сойди с коня.
— Зачем? — спросил я. — Хотя ладно, почему и нет?
Я соскочил на землю, покрытую толстым слоем жирного чавкающего мха, один тролль тут же взял у меня повод Зайчика.
— Собаку тоже оставь, — велел Занг.
— Да ее уже все знают, — заверил я, — хотя что это я в чужом монастыре… Бобик! Сторожи Зайчика. А теперь все, идем!
Голос мой прозвучал как команда, и все разом сдвинулись и пошли, держа меня в коробочке. Даже когда приходилось продираться через кусты, все равно не сводят с меня взглядов, а копья держат наготове.
Впереди завалы и снова завалы, даже для троллей это непроходимо, но везде есть хитрые тропки, в конце концов вышли на широкое поле среди леса.
Темный замок, куда я тогда зимой привел это племя, огромен, я еще в прошлый раз называл его крепостью, пусть и полуразрушенной, однако тролли заделали дыры в стенах, подняли стены
Я оглянулся, за нами идет уже с дюжину могучего сложения троллей, у всех топоры и копья устрашающего вида.
— А где моя смирная лошадка? — спросил я.
Занг рыкнул:
— Ты о себе думай.
Один из троллей ринулся к замку, я не думал, что неуклюжие тролли могут бегать так быстро, но, видимо, среди них есть и такие вот бегуны.
Он скрылся в замке, мы продолжали двигаться к нему, и тут распахнулись ворота, начала выплескиваться зеленая толпа, морды перекошенные, из разинутых пастей в жуткой ярости торчат страшные клыки.
Я услышал дикий злобный рев, напрягся, а Занг сказал со злобным удовольствием:
— Тебя узнали… И сейчас отблагодарят за то, что привел в этот лес Смерти, где наших погибла уже половина племени!..
Я возразил:
— Но тогда в том лесу никого не было!
— А вокруг леса? — крикнул он вдруг в ярости. — И люди здесь опаснее и злее!..
Тролли из замка набежали с топорами в руках и ужасающего вида копьями. Я со смертной тоской понял, как недостает верного Бобика и моего арбогастра, что вывезет из любой схватки, но позвать уже не успеваю…
Тролли со злобным ревом быстро сомкнули круг. Я со страхом смотрел на громадные зеленые тела, почти нечувствительные, как помню, к боли, на гранитные головы и толстые, как стволы деревьев, мускулистые руки.
Вперед, расталкивая соплеменников, начал проталкиваться Гайдак, могучий, широкий и несокрушимый. Морда перекошена в безумии воина, сейчас скажет то роковое слово, что пошлет всех на меня, врага троллей, и оборвет мою никчемную жизнь, только что познавшую великую светлую любовь… и потерявшую ее. А может быть… так и надо? Что жизнь без любви?
Я напрягся, зеленые когтистые лапы уже совсем близко, в это время сзади плотные ряды растолкала, как буйвол коз, мощная троллиха с зеленомордым младенцем на руках, припавшим к груди.
Ее могучее вымя, размером с арбузы, покачивается, словно подвешенные на ремнях каменные ядра, которыми крушат ворота, бедра мощнее, чем круп у коня, а морда, морда…
Она уставилась маленькими глазками, едва выглядывающими из-под массивных надбровных утесов, а младенец, сглотнув молока, оторвался от груди и, посмотрев на меня, протянул зеленые лапки.
— Папа, — сказал он квакающим басом.