Ричард Длинные Руки – эрцпринц
Шрифт:
Со всех сторон прозвучал треск и грохот, я ошалело оглядывался, под стены падают на пол обломки разбитого в щебень камня, где почти не отыскать целого даже пальца.
— Вот это удар! — сказал я хрипло. — Что у вас за жезл?
Он тяжело дышал, ответил сорванным голосом:
— А разве это не ваш амулет? Или это талисман?
— Все вместе, — ответил я, — но, думаю, это ваш жезл все натворил.
Он сказал с недоверием:
— Что-то я в нем не замечал такой силы раньше…
— Растете, — сообщил я. — Со мной все
Он оперся обеими руками на жезл, удлинив его до посоха, осматривался все еще растерянно, хотя, думаю, у меня вид не лучше.
— Так мы спаслись? — проговорил он все еще с недоверием. — Прекрасно. Обожаю, когда я так делаю.
— Прекрасно, — согласился я.
Иисус творил чудеса, тем самым он отвергал и самого Господа, так как тот сотворил мир и успокоился, никогда больше никаких чудес. Да что там чудеса, сама суть христианства не приемлет чудес, потому что это уже не чудеса, а магия, объявленная проделками дьявола.
Хотя христианам приходилось прибегать и к магии, особенно в ранний период, защищая свои жизни. Так что да, чудес нет, но магия есть, есть даже особый тип магии, что открыли и вырастили христиане, а затем монахи сумели усилить и выкристаллизовать эту особую мощь, черпающую силу не в заклятиях, а в самом человеке.
Все эти животворные мощи, щепки с креста распятого, зуб святого Петра, мизинец подвижника Варфоломея, доспехи Георгия Победоносца, лук Арианта, даже многочисленные нательные крестики — все это магия христианства, ее называют даже белой магией, как бы «хорошей», хотя на самом деле любая противоречит христианству и должна быть изгнана… потом, когда окончательно разберемся с противниками.
Глава 12
Хреймдар уже читает заклинания перед Хранилищем, ходит взад-вперед, отсчитывая шаги, а я все раздумывал о базовых понятиях христианства и магии, пока мощный треск лопающейся скалы не заставил присесть к полу, зажимая ладонями уши.
Стена отодвинулась, я ожидал увидеть большой роскошный зал, но открылась просторная комната с пугающе низким потолком, захламленная до безобразия, все укрыто толстым слоем пыли.
Хреймдар шагнул и остановился с глазами полными восторга.
— Свершилось…
— Пошепчи, — посоветовал я. — Сдуй пыль… нет, уничтожь. Иначе хрен что увидишь.
Он прошептал:
— Нельзя…
— Почему?
— Здесь собрана такая мощь… Вдруг что-то ощутит…
— Понятно, — прервал я, — но если нельзя, но очень хочется, то можно? Так ведь?
Он покачал головой.
— Все равно нельзя…
— Да ты вообще не человек, — сказал я обвиняюще. — Мы же задохнемся здесь, когда начнем рыться!
Он долго думал, наконец губы задвигались, заклинание звучит так, словно произносит одно-единственное бесконечное слово. Пыль осталась на месте, но потемнела, начала опускаться вниз, превращаясь в некую вязкую массу, сползла с поверхности столов по их ножкам, на полу некоторое
На столах засверкали старинного облика тигли, реторты, котлы, вдоль стен старинные сундуки грубой работы, а на стенах полки с обломками вещей непонятного назначения, черепками битой посуды из глины и, конечно же, черепами. Я ощутил разочарование — обычный набор рядового алхимика, мага неудачника…
Хреймдар осторожно двинулся между столами, всматривался он не в оборудование, а в сундуки и скрыни, возле одного остановился и ткнул пальцем.
— Ваше высочество… Если надпись не врет… гм… там доспехи.
— Где ты увидел надпись? — спросил я с подозрением.
— Да вон же, — проговорил он и указал пальцем. — Не видите? Ну хоть чем-то обделены, а то я уж подумал, что вы прирожденный маг…
— Прирожденными бывают только ломброзы всякие, — возразил я, — а человек — обучаемое гомо. А ты прирожденный?
— Обижаете, ваше высочество… Так рискнете?
— А там точно доспехи? — спросил я с сомнением.
— Они самые, — подтвердил он неуверенно. — Ну, так написано…
— А прочел верно? — спросил я подозрительно.
— Язык слишком древний, — виновато сказал он. — Не сам язык, правда, а усложненные иносказания и запрятанный смысл. Сказано, что доспехи. Но только для того, кто сумеет…
— Что?
— Дальше неразборчиво, — сказал он так виновато, что ясно, неразборчивость текста ни при чем, просто не сумел, но мужчинам признаваться в неумехости трудно даже перед другими мужчинами. — Слишком…
— Затерто?
— Да, — сказал он с сомнением, — затерто.
— Всегда затерто самое главное, — сказал я с раздражением. — Что сумеет? Почесать левой ногой правое ухо? Или укусить себя за локоть?..
Он ответил уныло:
— Не знаю. Но на вашем месте не стал бы и пытаться…
— Понятно, — прервал я. — Значит, подталкиваешь, чтобы я все-таки рискнул?
Он воскликнул патетически:
— Что вы, ваше высочество! Ни в коем разе! Это опасно.
— Значит, — определил я, — прям настаиваешь?
— Да я…
— Ну да, — сказал я, — конечно. Говори-говори…
Я взялся за крышку, надеясь, что заперто, однако она легко подалась, только противно заскрипела, даже прокричала на своем сундучьем языке что-то вроде: «Беги, убьет!»
На всякий случай я, понятно, отпрянул чуть, но оттуда ничего не выскочило, и я вытянул шею, готовый в любой момент отшатнуться и отпрыгнуть.
Сундук пуст, если не считать, что от сырости на самом дне сконденсировалась роса или здешний тяжелый влажный воздух. Воды немного, выглядит темной, как в болоте, но это и понятно, в сундуке темно…
— Здесь пусто, — сказал я. — Раньше нас кто-то побывал.
Хреймдар с трех шагов наблюдает за мной с живейшим интересом.
— Ваше высочество?