Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
— Лучшее шампанское носит имя «Дом Периньон», — ответил я. — Видимо, Господь не так уж строг… или понимает, что мы не можем быть такими же чистыми, как он. Все-таки в каждом из нас семя первородного Змея, а выдавить его из себя не так просто, нужно время. Потому да, я уже послал в Ундерленды посла.
— К королю? — спросил он.
— К Кейдану, — возразил я. — Королем я его уже не считаю.
Он спросил с интересом:
— А что насчет герцога Готфрида?
— Вы же знаете, — сказал я зло, — не можете не знать! Приятно поковырять гвоздем
— Ну что вы, дорогой друг…
— Герцог не желает даже рассматривать такую возможность. Потому вам к нему не подступиться, верно? А я вот более прагматик. Я могу пойти на сделку с совестью. В каких-то пределах.
Он помолчал, произнес почти с сочувствием:
— Когда-то у вас был шанс стать императором. Помню, как сейчас, очень уж удачная ситуация там сложилась…
Я поежился, вспомнив, в чем состоял экзамен.
— Не знаю, но мне кажется, тогда я был юн и ах-ах как благороден, что значит — дурак, а сейчас достаточно подл, что в переводе на обычный язык значит — практичен, умен и умею уживаться в обществе.
Он поморщился.
— Ну, зачем вы так… нехорошо. Есть и другие слова, корректные. Хотя в чем-то правы, для короля необходима беспринципность. Я бы даже сказал, крайняя беспринципность! Ибо в его королевстве всякие люди, верно? Он должен быть королем для всех, не так ли?
— И для преступников? — спросил я.
— Преступников следует, — произнес он, — истреблять. Но если начнете истреблять беспринципных, рискуете оказаться в пустыне. Беспринципными оказываются время от времени все люди. Одни постоянно, другие редко, кто-то совсем редко… В зависимости от стойкости перед обстоятельствами.
Он засмеялся, наслаждаясь моим замешательством.
— И что, — спросил я, — принципиальных совсем нет?
— Почему же, — ответил он спокойно, — их немало. Но, как вы сами уже поняли, не они рулят миром. Потому вы, как бы это сказать помягче и деликатнее, сказали «а», говорите и «бэ».
Я спросил настороженно:
— Что вы имеете в виду?
— Ваш пассаж, — сказал он, — насчет того, что и я выполняю какое-то тайное задание Господа Бога.
— А что, не так? — спросил я. — Это вполне может быть. Неисповедимы пути Господа. Он выше нас, как мы выше и умнее муравья.
Он покачал головой.
— Не понимаете или притворяетесь?
— Не понимаю.
Он сказал медленно:
— Вы уже поняли, что прав я. И вам очень хочется наконец-то это признать. Однако вы не можете это сделать то ли в силу упрямства, то ли в силу остатков убеждений. И вот вы придумали, что на самом деле мы с Богом идем в одной упряжке, и если вы примете мою сторону, то вы с виду как бы против Господа, но на самом деле будете выполнять Его тайную волю, как выполняю ее я, сам того по дурости не ведая.
Я сказал смущенно:
— Я не это имел в виду… вообще-то.
Он поднялся, на темном лице ярко сверкнули в широкой дружелюбной улыбке ослепительно-белые зубы.
— Да? А я понял так… вы и сами понимаете, втайне от себя самого.
Он
Голова разогрелась, будто сижу на морозе мордой слишком близко к костру. И кожу щиплет, и лоб накаляется, как чугунок на огне. А что, если он не просто меня уел, а сказал правду? А я просто из трусости и нежелания признать, что не туда пошел, упрямлюсь, как осел на рынке?
Что, если в самом деле, незаметно для самого себя, подвожу почву, чтобы… ну… больше сотрудничать с Сатаной? С ним это проще и приятнее, у него свобода, равенство и братство, можно все, а у Господа строгие установки, туда не ходи, этого не делай, а подпрыгнешь — попытка удрать по воздуху…
Понятно же, что большинство, наконец-то вырвавшись из-под власти родителей, не захочет над собой ничьей другой власти, и плевало это никогда не взрослеющее большинство на все моральные установки, за исполнением которых строго следили дедушка с бабушкой, а также папа с мамой, а у богатых — еще и гувернантки или гувернеры.
Потому большинство становится атеистами, но не от убеждений, а от лени и нежелания думать над чем-то еще, кроме как о жене соседа. Таким и Бог, и Сатана одинаково безразличны, но когда безразличны… выигрывает все-таки Сатана.
По улицам несли большой крест с грубо вырезанной фигурой распятого Христа, монахи хором читали воскресную, а толпа народа, постоянно крестясь, повторяла за ними отдельные слова, что удавалось запомнить.
Затем крест внесли в королевский сад, трижды обогнули с ним дворец, с тем же монотонным пением вышли. Услышав их голоса, я выскочил на балкон, чуть было не прикрикнул, чтоб не шумели, потом сообразил, что это входит в подготовительный ритуал коронации.
Барон Альбрехт, как наиболее цепкий и хваткий, взял в свои руки управление сложным процессом, составил список, кто должен присутствовать при торжественном моменте коронования сэра Ричарда, кто должен что нести: кто скипетр, а кто хвост длинной мантии, кто где встанет и что скажет.
Я чувствовал тоскливое раздражение, вообще не люблю ритуалы, раньше посмеивался, но сейчас все слишком серьезно, и от этого многое зависит, потому должен все принимать смиренно, это потом развернусь и озверею, вкусив абсолютной или почти абсолютной власти…
Альбрехт составил длинный список необходимого, я с облегчением видел, как время от времени вычеркивает, то ли как сделанное, то ли как то, без чего обойтись можно.
С этим списком он и подошел ко мне, очень деловой и собранный.
— Осталось получить согласие половины лордов, — сообщил он довольно, — но с этим у вашей светлости проблем не будет, пусть только пикнут… затем вы должны облачиться в доспехи Первого Короля и в них принести клятву верности идеалам королевства, держа правую руку на мече, а левую на сердце…