Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
Ганшилд сказал безнадежным голосом:
— Эх, если бы это было возможно…
— А почему нет? — спросил я. — Они так хорошо их упрятали повыше, что теперь наверняка охраняют из рук вон плохо. К тому же в эту часть города только по особым пропускам…
Ганшилд снова буркнул с сожалением:
— Это невозможно.
— Островитяне, — сказал я, — многое считали невозможным, пока не прибыли эскадры Колумба, Магеллана и Кука… были в наших краях такие орлы… Что скажете, барон Юрген? Вы у нас почти Кук!
Тот
— Милорд, вам виднее. Что скажете, то и сделаю!
— Тогда подойдем ближе, — рассудил я.
Место перед горой ровное, как столешница, и абсолютно пустое. Думаю, городские власти намеренно не разрешают застраивать, дабы никто не приблизился к важному объекту незамеченным ни днем ни ночью.
Пробежать через эту площадь невозможно: с одной стороны то и дело слышится топанье и лязг металла проходящей стражи числом в восемь человек, а по ту сторону площади справа и слева от ступеней небольшие караульные помещения, внутри свет, по окну то и дело проходят тени, не спят, гады.
— Ждите здесь, — велел я шепотом, — а я пока посмотрю…
Ганшилд раскрыл рот, явно намереваясь возразить, но Юрген ухватил его огромной пятерней за лицо и выразительно покачал огромной лохматой головой.
Я скользнул дальше по тени, укрылся за углом и торопливо перетек в исчезника. Чувство неуверенности начало пробираться под кожу едва сделал первый шажок в сторону горы, кто знает, что здесь и какая из чертовщины сохранилась, вдруг моя незримость для них такая же, как и для собак, что значит, никакая. Вдруг меня уже заметили, кто-то аккуратно взводит тугую стальную тетиву арбалета и берет дурака, уверенного в невидимости, на прицел…
Я ежился, старался уменьшиться в объеме, стать еще незаметнее, но все-таки пробирался ближе и ближе, а когда стена дома кончилась, ринулся через площадь со всех ног, стараясь бежать как можно тише.
Двери караульного помещения приоткрыты, я остановился, переводя дыхание, затем сжал челюсти и ворвался вовнутрь. Их оказалось четверо, но я заранее взвинтил метаболизм, понимая, что меня может спасти только скорость, а они отдыхают спокойно и беспечно, как уже многие месяцы и даже годы…
Лязг металла, приглушенные вскрики, хрип, быстро обрывающиеся стоны, и я с сильно бьющимся сердцем прислонился к стене, внутри все так колотится, что вот-вот разнесет в клочья.
Из той сторожки, что слева от темных ступеней на гору, доносятся веселые голоса, значит, еще ничего не заметили.
Я перебежал, пригибаясь, как петух под дождем, распахнул дверь и прыгнул вовнутрь, еще выставив перед собой длинный узкий клинок. Мелькнуло усатое краснощекое лицо, и тут же изо рта хлынула кровь, второй икнул и завалился навзничь на стол, я отпрыгнул и дико огляделся, прислушался, но сердце колотится так, что слышу только его и свое сиплое дыхание.
На той стороне площади темно и пусто, с
Второй раз подавать знак не пришлось, с той стороны через площадь ринулись, как три огромные крысы, мои орлы с огромными тенями впереди себя.
Я отступил, пропуская вовнутрь, а сам присматривал за площадью. Через некоторое время там появился еще отряд, тоже восьмеро, протопали по кромке и скрылись, обогнув квартал.
— Теперь быстро на лестницу, — велел я. — Держитесь левой стороны!
Они послушно выскользнули, лестница врезана глубоко в гору, лунный свет серебрит правую сторону, левая в тени, моим настороженным ушам шаги кажутся чересчур громкими, хотя понимаю, что до верха еще очень далеко.
Ганшилд прошептал:
— И во второй караульной… тоже?
За меня гордо ответил Юрген:
— Мы пришли из жестокого мира, сэр Дэвид.
— Прекрасно, — сказал тихо Ганшилд, в голосе звучало великое уважение. — Двое здесь, двое там… и никто не крикнул?
— Да хотя бы и десятеро, — сказал Юрген гордо. — Для милорда это раз плюнуть и растереть задней ногой.
— Тихо, — прошипел я. — Я пойду посмотрю, что там и как. Меня не догонять, поняли?
Юрген ответил за всех:
— Я прослежу, милорд!
Ступеньки поднимаются круто, представляю с каким трудом затаскивали части катапульт, сколько канатов порвано, сколько убитых и покалеченных за время подъема, но молодцы, такую стратегически важную точку укрепили, полный контроль над проливом, нечто подобное сооружаю и я в Тарасконе, только у меня нет горы, приходится башни строить самим…
Дыхание уже обжигало горло, когда я услышал где-то на уровне звезд голоса, а когда поднялся еще, различил слова, сказанные лениво и уверенно:
— …а кто будет жульничать, того будем бить…
— По наглой рыжей морде, — добавил второй.
— Ну вот, — послышался еще голос, звучал обиженно, — при чем тут именно рыжая? А по конопатой не хочешь?
— Моя конопатая постоянно проигрывает, — возразил голос, — как только с твоей рыжей играть сядет!
— Я просто лучше тебя…
— Во всем?
— Ну, в дурости ты, конечно, победишь…
Послышался шум, затем властный голос:
— Тихо!.. Играем или деремся?
Молчание, потом угрюмый голос:
— Играем… все равно потом подеремся…
Ну, мелькнуло у меня, люди не меняются. К счастью для правителей и к несчастью для церкви, что все еще наивно надеется с этим дерьмом построить Царство Небесное на грешной земле, что какими-то молитвами или еще чем-то и как-то очистится от грязи.
Я потихоньку начал спускаться вниз, оттуда донеслось тяжелое шарканье, но идут хорошо, таятся, я бы и не услышал, если бы не прислушивался.