Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
Глава 15
Донесся далекий голос церемониймейстера, слуги распахнули украшенные золотом и серебром створки двери. Вошел высокий и худой мужчина в широкополой шляпе и в роскошном камзоле, усеянном золотыми блестками и знаками отличия. Серебряные волосы красиво падают на плечи жипона старинного покроя, в руке трость, лицо строгое, а взгляд прямой.
Как и в первый раз, когда его увидели, мои рыцари оглядели его с недоумением и остановили взгляды на его высоких красных сапогах из тонкой кожи. Мелодично позвякивающие золотые рыцарские шпоры — единственно привычная
— А он как тут оказался? — шепнул я одними губами и не поворачивая головы.
Альбрехт шепнул еще тише:
— Его сын, Арчибальд Вьеннуанский, если еще помните, сражается в Гандерсгейме.
— Помню, помню.
— Вот его отец решил, видимо, пока держать ему место, чтобы никто не занял…
— Арчибальд хорош, — ответил я тихо, — никто его место при дворе не захватит.
— Тираны непредсказуемы, — шепнул он и добавил мстительно: — И ох как капризны…
Ответить я не успел, лорд Чарльз остановился в трех шагах от помоста, за ним еще трое, один мне незнаком, высокий смуглый мужчина в дорогом костюме, поверх которого стальная кираса с гербом на всю выпуклую грудь.
Я смотрел с бесстрастно-благожелательным выражением лица, как солнце, что светит одинаково на чистых и грязненьких. Сэр Чарльз отвесил церемонный поклон «а-ля допотопное время» и сказал торжественно:
— Позвольте представить его высочество Джонатана Ферджехейма, полномочного посла Его Величества короля Фальстронга из далекого королевства Варт Генц!
Еще раз поклонившись, отступил, а на его место после короткой и точно рассчитанной паузы встал посол: лицо моложавое, хотя настоящую профессию таких вот обветренных в боях и походах, побывавших во многих битвах, узнаю сразу.
Он поклонился глубже, чем сэр Чарльз, хотя не так изящно.
— Ваша светлость…
Я проговорил с интересом:
— Я рад видеть вас в Геннегау. И передайте мою признательность, что Его Величество прислал ко мне послом человека столь высокого звания… тем более мужественного воина и полководца.
В зале негромко шушукаются, все-таки я — его светлость, а посол — его высочество, что говорит о его близком родстве с королевской фамилией, очень знаковый жест со стороны короля Фальстронга. Самим фактом посольства дает понять, что признает мою власть в Сен-Мари законной, а что во главе человек такого высокого ранга — знак, что выказано глубочайшее уважение и кровная заинтересованность… в чем-то.
Джонатан Ферджехейм поклонился.
— Спасибо за лестные слова, ваше… ваша светлость.
Он едва не сказал «ваше величество», я ж на королевском троне, и думаю, то не была запланированная оговорка, по ту сторону Хребта не такие хитрые и просчитывающие каждое слово придворные интриганы.
— Надеюсь, — сказал я, — вы найдете ваше пребывание здесь достаточно приятным.
Он снова поклонился, уловив по моему тону, что аудиенция закончена. Я перехватил взгляд барона Альбрехта, сейчас по дипломатическому протоколу полагается отправить посла в соседний зал, где его должна милостиво принять моя жена с ее фрейлинами… а если я вдруг оказался бы вдов, то мои дочери, однако я сингл, что затрудняет мою жизнь в подобных ситуациях, и на временные трудности
Я шепнул Альбрехту:
— Кто у нас королева турниров?
— Леди Хорнегильда, — подсказал он. — Так я и поверил, что не помните ее глаза!
— Сэр Джонатан, — сказал я, — я уверен, вас еще теплее примет двор прекраснейшей леди Хорнегильды, признанной нашими рыцарями самой красивой женщиной Сен-Мари!
Посол улыбнулся уже свободнее, неуклюже отступил, не успели еще натаскать наши церемониймейстеры кланяться «а-ля сен-мари», а на его место заступил следующий, но не посол, а представитель крупной торговой гильдии.
Я вздохнул и приготовился окунуться в простой и наивный мир, где еще не знают венчурных трастов и загугейных рейдеров.
Вечером под окнами прошли двумя рядами служащие парка, полили каменные дорожки, даже за пределами королевского сада поплескали, оттуда пахнет горячей пылью и нагретым за жаркий день камнем стен, а от сада несет приторно сладкими запахами роз.
От кафедрального собора донеслись тягучие звуки колокола. Усилиями отца Дитриха Церковь снова становится в Сен-Мари силой. Как ни странно, но опираться удается на молодых, что обычно везде и при любых формациях являются бунтарями, но здесь старшее поколение настолько зажралось, что молодые ощутили потребность в верности долгу, чести, доблести, самопожертвовании, что пока больше мода и вызов старшему поколению, но кто знает…
И хотя, как уже понимаю, со временем у большинства это пройдет, но сейчас именно они посещают службы, жадно слушают проповеди и с горящими глазами готовы нести Слово Божье на остриях мечей в дикие страны.
На Юге, как я помню, нет ничего подобного Церкви. Все языческие культы во все века во всех странах и на всех континентах были сами по себе. Даже в Древнем Риме, властелине мира, создавшем юриспруденцию, инженеров и еще много чего важного, храмы богов были независимыми, в каждой местности свои, единого центра не было, да такая мысль и в голову не приходила.
Только Церковь сумела создать культ с единым центром, и все остальные, где бы ни находились, признают с той поры власть римских первосвященников и подчиняются им. Но на Юге Церкви нет, а культ какого-нибудь Черного Властелина не простирается дальше родного села, да и то приходится делиться властью с множеством мелких божков, у которых свои последователи и почитатели.
К примеру, хоть и считался Зевс самым главным из богов, но масса народу поклонялась не ему, а Аполлону, Афине, Афродите, Дионису, строила им храмы, воздвигала алтари и статуи.
Кстати, Зевс вполне подходит на роль Черного Властелина, так как убил родного отца, силой захватил власть, подавлял восстания титанов и гигантов, вел разгульный образ жизни. Жены и любовниц ему было мало, он держал при себе мальчика Ганимеда для плотских утех, совокуплялся с животными, рыбами, птицами и даже насекомыми.
Правда, другие эллинские боги не отставали от него в таких бесчинствах, но это только говорит в пользу того, что это подхвостье Черного Властелина, тот мир, нужно уничтожить и принести на выжженную святым огнем землю нашу чистую и кроткую веру в Господа и его бесконечную милость.