Ричард Длинные Руки – гроссграф
Шрифт:
Зеленая долина, по которой без всякой видимой причины змеится незарастающая дорога… спрямить, мелькнула мысль… раскрылась во всей красе, похожая на прекраснейшую из картин Рубенса или Тициана, где залитые солнцем прекрасные деревья с живописно покрученными ветвями, лужайки, цветущие кустарники… а рядом отвесный обрыв с угольно-черной пропастью, на далеком дне зловеще пламенеют багровые россыпи злого огня, вскипает лава и доносится грозный гул.
Господи, мелькнула устрашенная мысль, когда же эти раны войны затянутся! Или умели наносить незаживающие?… Хуже всего, земляная рана как будто расширяется.
Разведчики унеслись далеко вперед - нужно сообщить Норберту, что помощь ведет лично гроссграф всей Армландии, а мы под тяжелый грохот копыт двигались медленно и неумолимо, как ледниковый период.
Лица соратников суровы и решительны. Готовность к скорому сражению делает их значительными, выдувает и уносит мелочность, сейчас каждого можно высекать в мраморе…
Макс взял троих и тоже унесся вперед. Я смотрел с завистью, на своем Зайчике мог бы и не так еще, но положение обязывает, и так слишком часто отрываюсь от простого рыцарского народа.
Рядом со мной сэр Растер и барон Альбрехт. Растер сияет, впереди приключения, а он все еще мальчишка, несмотря на возраст, Альбрехт поглядывает сочувствующе, но помалкивает.
На опушке леса раздавался сухой костяной треск и яростное сопение. Сэр Растер хохотнул: два могучих оленя, не сходя с места, поднимаются, как бараны, на задние ноги и с силой обрушиваются всем весом и яростью на противника. Роскошные рога в белых ссадинах, на мордах кое-где кровь, у одного капает из порванной губы, у другого ухо повисло, как тряпка.
Молодая олениха в сторонке пощипывает зеленую травку и косится на них любопытным взглядом. Как и положено, достанется победителю, это хорошо и правильно: от победившего пойдет более сильное и выносливое потомство. Кто победит, с тем она и пойдет, послушная и любящая. Как не любить и не обожать победителя? Противоестественно.
Сэр Растер с удовольствием рассматривал яростный бой, покряхтывал, когда рога сшибались с таким треском, что должны бы разлететься на сотни мелких кусочков.
– Как сэр Ричард, - сказал он одобрительно, - и сэр Тамплиер! Как жаль, я не видел их схватки…
– Это хорошо, - пробормотал я.
Он покачал головой.
– А мне жаль. Люблю смотреть на беспощадные бои! А вы, сэр Альбрехт?
– Смотреть и я люблю, - согласился барон. Он бросил на меня быстрый взгляд.
– Но сэр Ричард у нас уже гроссграф, ему гроссрафить жаждется, а не махать мечом самому. То есть лично.
Растер посмотрел на меня и приосанился, как могла бы приосаниться гранитная скала.
– А я вот, - сказал он молодецки, - все еще сам, сам могу! И мечом, и копьем, и палицей… Как думаете, вон тот серый побьет? Или у которого ухо порвано?
Альбрехт взглянул на оленей с полнейшим равнодушием.
– Нашли из-за чего драться, - бросил он с оттенком презрения.
– Добро бы из-за власти над стадом! А то из-за самки… Мы не слишком оторвались, сэр Ричард?
Я оглянулся с беспокойством. Основное войско далековато, мы уже на несколько миль ушли вперед.
– Ничего, - ответил я хмуро, - ввязываться в драку не будем. Подождем своих.
Когда солнце начало склоняться к западу, поднялось облачко пыли, вскоре из него вынырнули на бешено скачущих
Как всегда с чисто выбритым до синевы подбородком, как только и ухитряется в походе так тщательно, прямой в седле, сухой и твердый, как дерево. Усы приподняты так же воинственно, взгляд суров и прям.
– Сэр Ричард, - доложил он официально, - только что произошло еще одно сражение…
– О Господи!
Он покачал головой.
– Боюсь, руку приложил совсем не Господь. Думаю, совсем не Господь. Впрочем, увидите сами.
Я махнул рукой:
– Ведите.
Просторная долина, стиснутая лесом с двух сторон, холодно и страшно блистает металлом доспехов и оружия. Тела вповалку, я успел увидеть, как последних раненых уносят в лес. Как направо, так и налево.
На поле, значит, только мертвые. Все эти сотни и сотни людей, если не тысячи - мертвые. Хотя могли бы жить и, главное, работать на укрепление моей экономической системы. Безумное расточительство, я этим драчунам вменю самое страшное преступление: вредительство!
Судя по всему, после изнурительной битвы, понеся огромные потери, оба войска отступили в свои лагеря, чтобы продолжить битву утром. Хорошо, будет им утро… Я им устрою такое утро, на всю жизнь запомнят!
Барды воспоют доблесть и отвагу сражавшихся, но я вижу множество убитых и покалеченных, что вообще не есть хорошо для человека моего мировоззрения, хотя, с другой стороны, - а куда их девать, эти излишки драчливого населения? Футбол все еще не придумали. Вот как-то чудится, что среди убитых нет паскалей, давинчей, ньютонов и прочих архимедов, те корпят в подвалах над алхимическими тиглями и не замечают, какие бури проносятся поверху. А эти, что полегли, вообще-то не настолько уж, чтобы я выронил слезу, как мать Тереза…
С другой стороны, я же понимаю, что для успеха моей затеи нужна массовость, я всех этих дураков приспособил бы котлованы рыть или камень долбить…
Я медленно пустил коня по краю поля, со мной сэр Норберт, замки он не любит, будучи прирожденным полевым командиром, зато здесь ему нет равных. Все видит, все знает, обстановку схватывает, а его личный отряд обучен прекрасно, спаян железной дисциплиной, в то же время всяк знает свой маневр, а инициатива поощряема.
– Из-за чего?
– спросил я раздраженно и с надлежащим высокомерием если еще не гроссграфа, то могущественного оверлорда. Нет, все-таки гроссграфа, завтра-послезавтра проведем эту церемонию.
– Какой пряник не поделили?
Норберт взглянул на меня с удивлением.
– А вы не знали, сэр?
Я выдвинул нижнюю челюсть и спросил с еще большим высокомерием:
– Нам нужно действовать, а не знать! Во многом знании много бед, как сказал Экклезиаст.
– Мудрый был рыцарь, - пробормотал Норберт.
– Сэр Ричард, вы будете смеяться…
– Не буду, - пообещал я.
– Я всякого насмотрелся. Что, сэр Арлинг плюнул в двух шагах от сэра Марка?
Норберт покачал головой.
– Нет, тогда бы в самом деле стоило начинать войну. Ишь, расплевался! Это оскорбление, что смывается только кровью, сэр. А тут такое, что я начинаю думать, что славным рыцарским временам приходит конец…