Ричард Длинные Руки – курпринц
Шрифт:
Он прошептал так тихо, что я едва-едва расслышал:
— Но зачем жить… Я потерял сразу жену и сына…
— Вы потеряли их намного раньше, — резко сказал я. — А то, что было на виду, вы старались не замечать… Даже сейчас, как вам не стыдно, вы же поняли по ее лицу и поведению, что она подала вам отравленное мясо!
Он произнес тяжело:
— А что мне оставалось…
— Как что? — спросил я свирепо. — Вы разве не король? Нет, вы разве не мужчина?
— А кто знает точно, — спросил он тихо, — как должен себя вести мужчина?.. Возможно,
Я покачал головой, вздохнул, потом посмотрел на застывшего у двери графа Берроумана.
— Дорогой граф! К вам личная просьба. Быстро сходите в мои покои и немедленно приведите сюда того… кого там найдете.
Он ответил с великим облегчением:
— Ваше высочество, все сделаю!
И разом исчез из этого ужасного места, а тем временем еще двое стражей вынесли тело Клавеля, подняли и поставили упавшее кресло на место. Прибежал испуганный лекарь, ему сунули под нос тарелку с остатками соуса. Тот побелел и начал оправдываться, что он ведать не ведает, он не повар, а лекарь.
Двери распахнулись, граф Берроуман, весьма удивленный сам, ввел бледную и трепещущую Линнетту.
Она сразу с жалобным криком бросилась к Ричмонду, обхватила его голову и вскрикнула отчаянно:
— Он жив?.. Он не умирает?
Ричмонд вздрогнул и в великом изумлении распахнул глаза. Линнетта счастливо вскрикнула, жемчужные слезы прорвали плотины нижних век и побежали по щекам, превращаясь в блестящие ручейки.
— Слава Господу, я снова тебя увидела!.. Теперь можно и умереть!
Ричмонд начал открывать рот для ответа, но я перебил строгим голосом:
— Придется жить, леди Линнетта. На вас возложена важная обязанность… вы должны держать его величество в добром здравии, чтобы он продолжал править так же мудро и великодушно, что недалекими людьми воспринимается как слабость.
Она повернула ко мне голову.
— Сэр Ричард!.. Но вы нас не оставите?
— Я буду всегда с вами обоими, — заверил я, — куда бы меня ни забросила судьба. А ваши противники пусть знают, у короля Ричмонда есть верный и надежный друг, чья армия в случае необходимости всегда поспешит на помощь!.. А теперь, дорогие мои, мне пора покинуть вас. Труба зовет…
И все-таки немедленно вскочить на коня и пуститься в обратный путь не удалось. Сперва пришлось подтверждать сбежавшимся придворным, а потом и членам Высшего Королевского Суда рассказ герцога Экклестона и графа Берроумана, затем ко мне подошел растерянный епископ, перекрестился, не выпуская из другой руки большой крест.
— Ваше высочество, — сказал он вздрагивающим голосом, — вы не видите в случившемся перст Господа?
— Именно, — согласился я. — Королю я уже сказал, что сам Господь разрубил этот гордиев узел. А вас что-то тревожит?
Он вздохнул.
— Да, тревожит. Точнее, смущает. Самоубийца… гм… это же…
Я сказал резко:
— Совершить самоубийство — это нарушить
Он проговорил медленно и с явным трудом:
— Вы совершенно правы, ваше высочество, самоубийство — тяжкий грех… Господь дает жизнь, только он и может ее забрать взад. Потому курпринц… э-э, принц будет наказан по всей строгости Божьей заповеди. Однако я в великом сомнении… очень давно меня не раздирали вот такие противоречивые чувства…
— Ваше преосвященство? — спросил я.
— Он совершил самоубийство, — проговорил епископ, все так же тщательно подбирая слова и выстраивая их, — но тем самым избег греха отцеубийства… Не знаю, покроет ли это… гм… или насколько покроет…
— Смягчит?
— Да-да, — согласился он, — насколько смягчит приговор. И хотя самоубийство — страшный грех, но, надеюсь, Господь проявит милосердие к этой заблудшей душе… Я бы проявил.
Я с иронией посмотрел на рефлектирующего епископа.
— Великий богослов Нильс Бор как-то обронил на такое… гм, что не наше дело предписывать Богу, как ему следует управлять этим миром.
Он тяжко вздохнул и перекрестился.
— Да, конечно. Но если исходить из того, что мы по образу и подобию, то наши мысли должны быть в чем-то сходны.
— Не мысли, — возразил я, — а нравственные взгляды. А мысли… Сегодня одни, завтра другие… На мысли Сатана влияет больше, чем Господь.
Он снова перекрестился.
— Не убоимся Зла.
— И дадим сдачи, — согласился я. — Говорю, как крестоносец. Но вас, как я понял, смущает и чисто земной аксепт?
— Да, — сказал он сокрушенно. — Самоубийц хоронят за оградой кладбища, вместе с ворами и грабителями. Но он спас родителя…
Я сказал нетерпеливо:
— Соберите консилиум священников. Во-первых, решение будет более взвешенным. Во-вторых, вы разделите ответственность за решение, каким бы оно ни было, с другими.
Он посмотрел на меня чуточку удивленно.
— А знаете, сын мой, это мысль… Насчет ответственности зря, я ее не страшусь, к тому же от Господа все равно не укрыться, будь это дело или только мысль, однако одна голова хорошо, а дюжина — все же лучше…
— Что Верховный Суд Лордов? — прервал я. — Простите, но время не терпит…
— Раз уж все собрались, — сказал он, — то дело об измене королевы решили не откладывать. Сейчас совещаются за закрытыми дверями, но обещали решение вынести сегодня.
— Надеюсь, — сказал я угрюмо, — они вынесут верное решение.
Он перекрестился.
— Господи, спаси ее душу!
— Она ее сама погубила, — возразил я.
Глава 14
К вечеру торжественно огласили решение суда. Королева Сабриния за попытку отравить короля приговорена к смертной казни. По просьбе короля четвертование заменили усекновением головы, причем королева не должна класть ее на плаху, а просто опустится на колени, а палач сделает все остальное.