Ричард Длинные Руки – ландесфюрст
Шрифт:
Сэр Альбрехт и Куно Крумпфельд явились одновременно, я впервые подумал, что они даже в одежде и манере поведения чем-то похожи, хотя Куно предпочитает серые тона, сам выглядит серо, держится всегда бесстрастно, лицо серое и глаза оловянные, а барон в дорогом и тщательно подогнанном по фигуре жипоне ярко-синего цвета, брюки из тонко выделанной кожи коричневого цвета, блестят и похрустывают, как новенькие сапоги, а сами сапоги — верх сапожного мастерства, с приподнятыми носками и золотыми шпорами, что молча напоминают: это, дескать, Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и того самого
Я повел дланью и сказал в нетерпении:
— Не до церемоний, садитесь. Что с гонцом?
Барон Альбрехт произнес негромко:
— Как и планировали, вывели через тайный ход, дали свежего коня и отправили в Гандерсгейм.
— Одного?
— Проводят пару миль, чтобы никто из здешних вельмож не начал задавать неожиданные вопросы.
Куно добавил:
— А дальше сам отыщет дорогу в земли, откуда якобы прибыл. Что-то нужно еще в развитие темы?
— Да, — сказал я. — Многое. Продолжайте выпячивать роль герцога Готфрида в завоевании Гандерсгейма. Хотя общее командование у графа Ришара, у него громадный опыт сражений, но герцог продолжает выказывать чудеса храбрости и доблести… об этом надо говорить еще чаще. Он в самом деле выказывает, тут врать не придется, так и лезет впереди своих отрядов в бой, дабы личным примером…
Куно кивнул.
— Сделаем, — сказал он строго деловым тоном. — Это хорошо, что вы хотите сделать приятное своему отцу.
Я поморщился.
— Куно, ты всерьез?
Он спросил встревоженно:
— Я что-то не так сказал?
— Куно, — сказал я скучающим голосом, — я не настолько мелок, хотя да, бываю… но в данном случае делаю не столь приятное, как нужное.
— Ваша светлость?
— Не себе, — пояснил я сварливо, — даже не герцогу.
— Королевству? — спросил он. — Да, конечно, вы все ему отдаете, ваша светлость, это все заметили…
— Умолкни, — прервал я. — Неужели не понял? Врешь…
Он поклонился, продолжая на всякий случай сохранять выражение полнейшего непонимания, но уже принял к исполнению и, вижу, придумывает, как выполнить приказ получше.
— Ваша светлость…
— Дорогой барон, — сказал я Альбрехту. — А вы со своей стороны рассказывайте, насколько герцог Готфрид добр и милосерден к простому народу. Ага, еще о том, насколько процветает под его управлением Брабант… рассказывайте так, чтобы каждый думал «Эх, если бы он правил и в Геннегау!». Врать особо не придется, у него в самом деле крестьяне сытые и богатые, коровы толстые, а дома у всех добротные, никто не живет в землянках… Это я сам видел, свидетельствую. Еще не забудьте повторять, что он справедлив и блюдет старые законы. Народу это нравится.
— А какие старые законы?
Я отмахнулся:
— Да кто их помнит? Тут главное слово «старые». Это как бы синоним надежности, проверенности, устойчивости.
Куно поклонился.
— Все сделаем. Что-то еще?
Я кивнул:
— Да, хорошо бы еще. Но что ты можешь предложить сам?
Он сказал медленно:
— Я мог бы говорить, что он истинный сен-маринец, а не пришелец из-за Хребта…
Я поморщился.
— Это очевидно, об этом говорить не стоит. Лучше поройся в старых летописях и найди
— Ваша светлость, — вскрикнул он, — как я такое найду?
Я покачал головой:
— Что у меня за такие помощники… прямоглядящие? Тоже мне, сен-маринец! Спросите у барона Альбрехта, он подскажет, как искать.
Куно виновато поклонился.
— Виноват, ваша светлость… Я, конечно, могу, просто не думал, что и вы, гм… настолько… прямолинейны. А так да, конечно же, лично наткнусь на эти старинные записи в древних монастырских библиотеках и, радостно удивленный, прибегу к сэру Жерару, торопливо расскажу ему и попрошу, чтобы он допустил с этой новостью к вам.
— Вот и хорошо, — одобрил я, — рад, что у нас взаимопонимание все усиливается. Теперь последнее. Надо пустить устойчивый слух, что за трон Сен-Мари идет борьба между тремя силами: королем Кейданом, герцогом Готфридом и мною. Таким образом партия герцога получит добавочную поддержку со стороны тех, кто не хотел бы видеть во главе королевства совсем уж иноземца.
Барон взглянул на меня острым как шило взглядом.
— Полагаете, таких много?
— Немало, — ответил я. — Очень даже немало. Все знатные семьи Сен-Мари все-таки уязвлены правлением пришельцев. И хотя мы открыли для них северные королевства по ту сторону Великого Хребта, хотя начинаем протаптывать дорогу в океан… для рыцарства личная выгода не есть главное.
Он поморщился.
— Но третья сила… гм… вообще не сила.
— Кейдан? — переспросил я. — На его стороне только легитимность, а этого маловато, потому Его Величеству можно даже чуточку помочь… но незаметно. Чтобы он отставал в предвыборной гонке не так уж явно. Основная борьба должна развернуться между партией герцога Готфрида и партией этого наглого выскочки из-за Хребта.
— А если партия этого наглого, — сказал барон с язвительной осторожностью, — даже пренаглого, как бы я сказал, чтоб оказаться ближе к правде, победит?
Я пожал плечами.
— У меня еще есть возможность отказаться от трона в пользу родителя, но, думаю, до этого не дойдет. Герцог Готфрид должен получить трон не благодаря моей милости, а потому, что так потребовало большинство.
Барон рассматривал меня с откровенной иронией.
— Знаете, сэр Ричард, а ведь кто-то на моем месте решил бы, что проявляете редкостное благородство!
— В самом деле?
— Ну да, как же, отказываетесь от трона…
— А что не так?
Он криво улыбнулся.
— Во-первых, у вас будет та же свобода рук, что и раньше, но ответственность можно валить на короля, а вы как бы мимо шли, ничего не ломали, никого не насиловали. К тому же вам не терпится поскорее настроить кораблей и двинуться во главе эскадры… на острова? Или дальше?
— Барон, — сказал я с предостережением в голосе, — не залетайте так далеко вперед. А то я решу, что вы не крупный государственный деятель, а утопист-мечтатель. Сейчас мы здесь, на континенте, и все еще разгребаем дерьмо. Вон Куно это видит и потому всегда такой печальный, а ладони трет о штаны.