Ричард Длинные Руки – майордом
Шрифт:
Граф Ришар цвел, наши военачальники бахвалились победами, только барон Альбрехт и сэр Макс сразу же начали с местными рыцарями деловой разговор об участии в благородном походе против варваров. Я еще обдумывал и подыскивал нужные слова, все не так просто, только сэр Растер сказал громко и четко, как припечатал:
– Что ломать головы? Хоть так, хоть эдак, мы все равно не захватчики, а избавители от варваров!
Барон Альбрехт проворчал:
– Избавители? Ну-ну.
– А что не так? – изумился Растер. – Им лучше быть под армландцами, чем под варварами!
Альбрехт посоветовал мягко:
– И все-таки, дорогой сэр
– Но как же…
– Еще ничего не решено, – пояснил Альбрехт. – Вот соберемся на военном совете… Даже я не могу предположить, куда у нас повернется.
Я беседовал с леди Дженифер, когда примчался запыхавшийся гонец.
– Сэр Ричард, барон Альбрехт извиняется за беспокойство, но просит вас посетить лагерь варваров.
Я сказал извиняющимся тоном:
– Бесконечно сожалею, но этот ворон зря не каркнет…
– Идите, сэр Ричард, – произнесла она со вздохом. – У вас, мужчин, свои дела… Но, если можно…
Она запнулась, щеки заалели.
– Что? – спросил я.
– Сэр Ричард, – сказала она умоляюще, – я всю жизнь провела в крепости!.. И всего пару раз была вне ее, и то все там, в герцогстве…
– Не думаю, – ответил я, – что молодой девушке понравится зрелище мертвых тел. Там тысячи убитых.
– Я рискну.
Я сказал, все еще колеблясь:
– Хорошо. Но учтите, я был против.
– Я буду держаться, – пообещала она.
Хорошо, герцог научил дочерей верховой езде, хотя это и не совсем прилично для молодых девушек. Однако это неприлично в столице, там мощеные дороги, и повозки, которые носятся по этим дорогам, а в пограничных землях дорог нет, одни направления. К счастью, коню дорога не так уж и нужна, он может и канаву перепрыгнуть, и упавшее дерево перескочить, так что повозки здесь не в ходу, разве что грузовые телеги, что курсируют по прямой от деревень к замку и обратно.
Зайчик шел ровно через разгромленный лагерь, копыта иногда звонко бьют в сухую землю, иногда мягко ступают на человеческую плоть. Нередко под ними чавкает, если приходилось двигаться через кровавые лужи. В местах особенно жарких боев все еще текут красные ручьи. В одном низком месте копыта погрузились в кровь по бабки, и так было на протяжении тридцати шагов.
Мне торопливо кланялись и продолжали шарить в шатрах, сумках, одежде варваров, срывали кольца с пальцев, все так же с мясом выдирали серьги из ушей. Я же смотрел на огромный жертвенник из массивного черного камня. Земля пропиталась кровью уж не знаю на какую глубину. Я с ужасом и отвращением увидел, что она шевелится, столько там червей и мух, что питаются человеческой плотью.
Вокруг жертвенника частокол, на заостренных кольях насажены человеческие головы. Будь это несколько лет назад, я бы сказал, что мы не имеем права вмешиваться в чужую культуру, она оригинальна и самобытна, не терпит вмешательства и может погибнуть при соприкосновении с наглым и злобным христианством, так и не понявшим, что бога нет…
Практически рядом, на соседней утоптанной и выровненной площадке вбиты колья. Если на камне жертвоприношения совершали кентавры, то здесь несчастных распинали сами варвары. К вбитым в землю кольям привязывали людей за руки и ноги, затем медленно и с чувством вспарывали животы, выкалывали глаза, отрезали уши, а по гениталиям сперва долго били палками, с удовольствием слушая крики
Даже у гарпий свой идол: заостренный кол, обильно политый кровью, а внизу груда костей. По рассказам Мартина и стражников, что с башен рассмотрели все ритуалы, гарпии поднимали человека в воздух и насаживали на острый кол. Тот медленно проходил по заднему проходу, разрывал кишки, и лишь на второй-третий день прорывал живот или грудь. Особенно ценилось, если кол выходил из шеи. Высшее достижение – из темени.
Демократия и политкорректность в действии, мелькнула злая мысль. У них никто никому не мешает, не навязывает свою религию, свои взгляды, свое отношение к миру. Когда-то вот так же поступил мудрый царь Соломон. К концу жизни помудрел настолько, что осудил узость своей веры и заявил, что нельзя препятствовать людям жить свободно, поклоняться тем богам, каким хотят, или не поклоняться им вовсе, исповедовать любые взгляды, в половые отношения вступать не только мужчинам с женщинам, но и мужчинам с мужчинами, а также с животными, рыбами, птицами, ибо эти свободы никому не мешают, главное же, чтобы человек был хороший…
К счастью, жрецы оказались не настолько взмудренные, возмутились и настояли на строгости нравов, осудив даже многоженство царя, ведь Господь дал мужчине в жены только одну женщину. Народ, как ни странно, поддержал суровость морали, хотя вроде бы любой народ – самый что ни есть скот, которому только развлечения и свободу совокуплений. Волнения начались еще при правлении Соломона, а по его смерти рухнуло, подточенное политкорректностью, созданное с таким трудом государство…
И вот я, губитель свободы и политкорректности, осматриваю ростки будущей культуры, грубо, жестоко и безжалостно растоптанной мною, и почему-то не чувствую раскаяния, хотя знаю, что именно вот это, что я уничтожил, придет и расцветет пышным вонючим цветом через несколько сотен лет. А я и дальше буду нести знамя христианства, ее непримиримости к таким проявлениям свободы духа и самовыражения, буду истреблять, жечь на кострах и вздергивать на крепких веревках апологетов свобод, так опередивших время.
– Сэр Ричард!.. Сэр Ричард!
Я с трудом вынырнул из омута злых мыслей, кто-то кричит и машет руками, стараясь привлечь мое внимание. Рядом со мной бледная как смерть Дженифер, в глазах ужас, ладонью зажимает рот.
– Простите, – сказал я виновато, – я не знал, что нам предстоит увидеть. Точнее, знал, но не думал, что все настолько… да…
Она покачала головой, но смолчала, потому что голос выдал бы ее страх и отвращение. Священник, позвавший меня, подвел к отцу Дитриху. Тот, еще бледнее Дженифер, сидел в бессилии на обрубке дерева, а перед ним громоздилась куча срубленных голов.
– Проблемы? – сказал я вопросительно.
Он указал на головы.
– Сын мой, ты такое видел?
– Много раз, – заверил я. – Тамерлан любил устраивать целые курганы… Отец Дитрих, спешу вас утешить. То, что видите – это невинные забавы безгрешных варваров.
– Безгрешных?
– Они не знают учения Христа, – объяснил я. – А вот когда увидите, когда такое же… или почти такое же творят люди, выросшие в христианском королевстве, тогда ужаснетесь по-настоящему…
Он покачал головой, на лице отразился ужас.