Ричард Длинные Руки – оверлорд
Шрифт:
Но как это сделать быстро, чтобы кому-то передать это вот все и чтобы переданное не рухнуло в кровавом хаосе?
В зале меня встретили дружным хохотом. Я не понял, в чем прикол, наконец, сэр Растер прокричал сквозь смех:
– Сэр Ричард, вы обещали к завтраку, а уже подали обед!
– Но из-за стола не поднимались? – уточнил я.
– А зачем?
– Тогда это завтрак, – возразил я под смешки, – переходящий в обед. Только и всего. Так что я не опоздал.
Альбрехт сказал с улыбкой:
– Нет, сэр Ричард, это правило важно
Все заржали, я тоже растягивал рот в улыбке и показывал зубы, мол, весело, как клево, надо чаще встречаться, конечно – за столом, и вообще жизнь хороша.
– Вы правы, – согласился я. – Вообще устроить пир и выстроить боевую линию для рыцарской атаки – задачи сходные. Первый должен быть как можно приятнее в глазах дорогих друзей, вторая – как можно страшнее в глазах врагов.
Смех умолк, я видел раскрытые рты и вытаращенные глаза, первым хмыкнул и мотнул головой Альбрехт, потом улыбнулся Макс. Митчел довольно грохнул кулаком по столу, а сэр Растер громыхнул, как будто рухнул на пол во всех доспехах:
– Ну, сэр Ричард, вы все мечтаете о крови, боевых подвигах и криках умирающих трупов противника!.. Я счастлив, что встретил вас и первым встал под ваше победное знамя.
Все заорали и поднялись с уже наполненными кубками, в глазах жажда побед и завоеваний. Под моим победным баннером. Знали бы…
Кажется, я влип, всплыла горькая мысль, когда я тяжело поднялся в свои покои. Или, как говорят, попал. И с этим нелепым гроссграфством, и с рыцарями, Барбароссой, и даже с леди Беатрисой. С моей философией современного и продвинутого человека, когда государство мне все должно дать, предоставить и обеспечить, а я никому и ничего не обязан, – дико и нелепо оказаться в мире, где от меня требуется так много.
Я инстинктивно стремился на Юг еще и потому, что это оправдывает мое нежелание заниматься приобретениями: хоть земельными, хоть имущественными – в виде зачарованных мечей, назначение которых нужно сперва разгадать. Я привык если что и получать, то с подробнейшим мануалом и гарантией хотя бы на двенадцать месяцев.
А сейчас на мне столько всего, и я прекрасно понимаю, что если исчезну, тут хрен знает что начнется. Так что надо бы сперва все устроить, всех пристроить, а потом с облегчением прыгнуть в свой благополучный и защищенный мир.
– И побыстрее, – сказал я вслух.
В камине догорают поленья, неслышно вошла уже другая служанка с вязанкой дров и, осторожно ступая босыми ногами по холодному полу, обошла Бобика, что спит прямо на том месте, где она складывает поленья. Бобик приоткрыл один глаз, недовольно хрюкнул и засопел снова.
Я смотрел, как девушка подкладывает дрова в камин. Эта строит «колодец», только так и отличаю одну от другой, настоящий феодал, рывком поднялся, сердце бьется учащенно, требует немедленно что-то делать.
Служаночка оглянулась,
– Ваша милость, – пролепетала она.
– Что?
Она почти прошептала:
– Вам… что-то нужно?
– Не с утра, – отрубил я, подумал, что поймет как повеление явиться вечером, отмахнулся. – Иди, твой лорд будет о великом думать.
– Думать?
– Даже мыслить, если получится.
Огонь уже разгорелся, и девчушка поспешно исчезла, но в дверях украдкой оглянулась: смотрит ли лорд, как тонкая ткань ее платья смачно обрисовывает ее сочные ягодицы. Я в самом деле смотрел, но не на ягодицы, а просто в ту сторону, не видя ни служанки, ни двери, ни стен дворца.
Зато видел хитро улыбающиеся глаза Сатаны.
У открытого окна щеки охватило холодом, снег все-таки выпал, напоминая, что зима. Деревья укрыты как толстым слоем ваты, за близким горизонтом холодно и бледно алеет край неба и часть небосвода. Маленькое озябшее солнце медленно и с трудом проплывает по ту сторону туч, поднимается по обледеневшему небосводу, а когда удается проглянуть в щель, золотые лучи сразу же воспламеняют снег, блистают мириадами золотых искр.
В чистом морозном воздухе отчетливо различимы домики ближайшей деревушки. В полном безветрии клубы дыма из труб поднимаются прямо к небу, похожие на толстые веревки, на которые навязали множество узлов. Стерильно белые, на фоне ослепительно синего неба выделяются отчетливо, уходят и уходят ввысь, постепенно истончаясь, так что все домики кажутся забавными игрушками, спущенными на веревочках с неба.
Крестьяне уже прорубают на озере полыньи, лед толстый, искрящиеся льдины с трудом выволакивают баграми. На солнце сколы блестят, как драгоценные камни, постоянно меняясь в цвете: синий, зеленый, даже ярко-оранжевый, словно горящее золото. Рыбаки тут же подхватывают и тащат из воды огромных рыб. Дуры стремились к проруби, чтобы посмотреть на небо…
Я закашлялся от резкого морозного воздуха, вот и прелести жизни в этом времени: холод из окон и сухой жар от огромного камина, где постоянно горят целые поленницы березовых чурок.
Внезапно яркая вспышка осветила комнату, выжгла все тени, комната преобразилась в белом плазменном свете, я отчетливо видел даже самые мелкие трещинки в камне и все заусеницы в дереве.
Тертуллиан медленно превращался из плазменного шара в человеческую фигуру. От него пахнуло мощью звездных энергий, укрощенных и подвластных.
Я с трудом перевел дыхание:
– Ты так меня заикой сделаешь!
– Тебя? – прогудел могучий голос. – Тем и отличаешься от всех, что не падаешь ниц и не бьешь поклоны! Даже не дрогнул.