Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии
Шрифт:
Он смотрел с недоумением, я снова погладил подсовывающего голову Бобика, сказал с натужной бодростью:
– Но ад - хорошо, пусть даже и неприступное место. Зато концентрируются. С одной стороны, опасно, легче накапливаться для выступления, с другой - не нужно вылавливать поодиночке и ломать суставы.
Он отстранился, в глазах появилось недоумение.
– Ломать суставы? Зачем?
– А как узнать, - удивился я, - кто заговорщик, а кто просто погулять вышел? Можно, конечно, срывать ногти, засовывать раскаленный прут в задницу…
Он дернулся.
–
– Человек должен быть разносторонним, - сказал я строго, - и развивать все заложенные в него возможности, а не только один гуманизьм, экстремизм или плюрализм!.. Или плюрализм не отсюда? В общем, человек должен быть богатым духовно, не только односторонним иисусиком. Мы должны быть богатыми!.. Потому пойдем с вами, правыми и левыми, дабы сокрушить империалистическую гидру, возжелавшую!
Он вздохнул:
– Ничего не понял, но идти придется только ангелам. Хотя, конечно, вам тоже, дорогой темно-светлый паладин, можно. Только в самом хвосте. Или, как вы говорите красиво, в арьергарде.
– А как, - спросил я коварно, - будут убивать ангелов? Если с той стороны начнут почему-то немножко убивать их?..
Он наморщил лоб.
– Думаем, - ответил он с неохотой.
– Вельзевул думает, Асмодей, а также вся верхушка ада, не желающая переворота… Понимаешь, мятежники взяли в свою армию преступников, что отбывали наказание в аду. Их миллионы! А что сможет небесный легион?
– Призовем добровольцев, - предложил я.
– Азазель, ты не знаешь людей! Они с удовольствием пойдут и в ад, если пообещать свободу грабить и насиловать!.. Но, конечно, объявить громко, что убивать и грабить идем не просто так, а то не пойдут, это же нехорошо, а за веру, честь, свободу и либеральные ценности. Мы должны хорошо выглядеть перед детьми.
– У тебя уже дети?
– Перед молодым поколением, - уточнил я уклончиво.
– Должны показывать только хорошее. И в летописи войдем как гуманисты, что принесли даже в ад освобождение от тирании, гнета и неточно понятых политических учений. Так что, Азазель, не надо неверно применяемой дискриминации!
Он поморщился:
– Если хочешь погубить каких-то людей… что ж, бери с собой. Из ада не выберутся точно. Может быть, какую-то пользу принесут. Пока будут гореть, враг на них засмотрится, тут по нему и ударим.
– Добрый ты, - укорил я.
– Но, конечно, нам нужна победа, одна победа, одна на всех, и за ценой не постоим, пусть горят… если для пользы. Но если только для твоего удовольствия, то обойдешься. Нужнее уничтожить очаг поджигателей войны!.. Это главное, если ты не догадываешься. Ты выясняй, где сосредоточены их основные силы, чем вооружены, а я буду координировать это мероприятие с нашими ах-ах светлыми и до того безгрешными ангелами, что противно, будто классику читаю.
– Что, - спросил он с интересом, - даже так?
– Однако безгрешность, - уточнил я строго и даже чуть было не перекрестился, - наш идеал! К счастью,
– Ну еще бы, - сказал он с таким сарказмом, что трава у его ног пожухла и легла на землю.
– Какая уж тогда разносторонность!.. Хорошо, общайся с Михаилом. Мы не враги, так как я в той войне не участвовал, но все равно не люблю его.
– Как и он тебя, - заметил я.
– Почему?
– Он принимает только тех, - ответил он, - кто тогда дрался с ним плечо к плечу против общего врага. А ко мне даже не знает, как относиться…
– Я сперва еще разок пообщаюсь с отцом Дитрихом, - сказал я.
– Хочу ему поручить деликатную работу.
– И ему, - уточнил Азазель.
– Да ладно, - возразил я, - кому я что поручаю? Все добровольцы. Либо идут с нами, либо мы их вешаем. У человека всегда должен быть выбор, как сказал Господь.
– А что поручишь твоему церковнику?
– Когда войдем в ад, - сообщил я, - вторгнемся с миротворческой миссией принуждения к миру и демократии, то надо, чтобы за нами перекрыли выход. Нет, мы не штрафбат, просто эти сволочи, новые мятежники, могут обойти нас тайными тропами ада и вырваться на свободу. Здесь у нас свобода, не слыхал? Ну, все относительно… А на свободе да без чистой совести такого натворят! По себе знаю.
– Армия церковников, - сказал он понимающе, - да, в наступлении они полное ничто, но оборону держать смогут.
Я сказал тихо:
– Плюс маги.
Он покрутил головой.
– Всегда поражался, как ухитряешься держать их в одном войске и не дать перерезать друг другу глотки.
– Я им всегда подкидываю общего врага, - сообщил я военную хитрость.
– А пока дерутся плечом к плечу, могут пусть не подружиться, но столерантничать и помультикультурничать на благо общего дела построения авторитарной демократии с моим человеческим лицом. А потом, глядишь, что-то и построим.
В его глазах я увидел багровый огонь приближающегося Маркуса, а когда он заговорил, я уловил почти человеческую симпатию:
– Ты и мысли не допускаешь, что все погибнет… Как это по-человечески!
– Мартин Лютер как-то изрек, - сообщил я, - или изречет, что если ему скажут, что завтра конец света, он сегодня все равно посадит дерево.
Он вздохнул, поднялся.
– Я отбываю.
– На коне?
– спросил я.
– Все равно забери, а то собаки воют, когда твоего облого зрят.
– Собаки видят больше, - согласился он.
– А людям и не обязательно. Люди обожают обманываться.
Глава 4
Он исчез в мгновение ока, меня это все еще поражает, он же во плоти, а это значит, лишен возможности перемещаться, как ангелы. Значит, отыскал некую могучую магию, молодец, вживается в нашу жизнь.
Я поднялся в седло и повернул арбогастра в сторону собора, Бобик громко ахнул, в больших глазах обида, непонимание и вопрос крупными буквами: ну какая там охота? Я так давно гусей не ловил! А какие в соборе гуси?