Ричард Длинные Руки – принц-регент
Шрифт:
— А кто… вы?
Он отвел взгляд.
— Предположений, как я уже сказал, много.
— Хорошо, — сказал я поспешно, — я так просто… я же новичок, а новички люди простые, любопытные. Если не можете покидать Храм, то могу я. Если нужно выкопать где-то зачарованный меч — как же они достали! — только крякните, сбегаю и вырою раньше, чем. То есть я готов рыть на ровном месте!
Они переглядывались, молчали, но меня не оставляло ощущение, что обмениваются хотя бы репликами, но я почему-то единственный здесь глухой как тетеря. Тетеря — это, наверное, тетерев, хотя тетерева,
Хайгелорх сказал после тягостной паузы:
— Давайте отложим решение до завтра. Я за то, чтобы дать брату паладину проявить свое естество, о котором он говорит… гм… без всякого отвращения.
Я просиял, но спросил на всякий случай:
— А я не сгорю… переступив порог?
Он покачал головой.
— Вы же не монах.
Глава 2
Бобик наскакивал на меня, валял по полу и требовал играть с ним, раз уж мы заперты в этом каменном муравейнике. Иногда поддавался, и тогда я наваливался на него и впивался зубами в горло, но у него там такая шкура, что только довольно похрюкивает, вытягивает шею и просит почесать зубами еще.
Я даже не заметил в азарте схватки, когда чуть приоткрылась дверь, монах заглянул вполглаза и сказал торопливо:
— Брат паладин, вас ждет аббат с отцами Храма.
Я оставил Бобика, развалившегося в истоме на полу, поднялся. Монах торопливо поклонился, глядя на мой громадный рост.
— Ого, — сказал я, — с отцами Храма… Звучит! Как отцы церкви. В самом деле они строили Храм?
Монах застеснялся, торопливо поклонился и пробормотал:
— Идите за мной. Здесь рядом.
В соседнем зале аббат Бенедарий, приор Кроссбрин, отцы Мальбрах и Форенберг, все переговариваются слишком эмоционально и в несвойственной для монахов манере, тем более для священников высокого ранга, но когда заметили мое приближение, умолкли разом и повернулись в мою сторону, очень серьезные и настороженные.
Кроссбрин сказал сухо:
— Мне пришлось приложить изрядные усилия, чтобы собрать тех, кто знает о проблеме.
— А где пятый? — спросил я.
Отцы Мальбрах и Форенберг обменялись взглядами, но смолчали, а Кроссбрин ответил с резкостью:
— Брат паладин, не испытывайте наше терпение. В другой раз не соберете и троих. Да я и сам не приду.
— Хорошо, — сказал я. — Будем считать, что кворум есть. Пойдемте, что-то покажу. Надеюсь, что покажу.
Кроссбрин спросил:
— Но можете и не показать?
— Я бы вам еще не то показал, — заверил я, — но не все зависит от меня, что вообще-то странно, как думаете? Я тоже удивляюсь и удивляюсь…
На всякий случай я шел медленно, все-таки старики, да и солидность не позволит идти быстро, это же ронять достоинство, а монахи по части этикета дадут сто очков рыцарству.
По дороге иногда попадались монахи, но Кроссбрин делал легкий жест рукой, и все поспешно исчезали.
Я долго вел по лестнице вниз, престарелый аббат спускался медленно, несмотря на помощь, наконец впереди показалась келья с разбитой дверью.
— Кто-нибудь помнит, — поинтересовался я, — кто здесь… обитал?
Кроссбрин
— Все знают, почему мы спустились сюда!
— Ах да, — сказал я, — тогда заходите…
Ударами ноги я обрушил оставшиеся обломки двери, отшвырнул в сторону, чтобы никто не запнулся и не упал, а то костей не соберешь, снова буду виноват.
Они заходили один за другим, остановились у стены возле входа. Я протянул кирку отцу Кроссбрину.
— Честь раскрыть древнюю тайну мы доверим, как я надеюсь, нашему приору! Под руководством которого мы уверенно и с песней. В смысле, с молитвой… Отец Кроссбрин, нужно выковырять вот этот каменный блок.
Он посмотрел на кирку, на меня.
— Надеюсь, мы получим объяснения?
— Как только, — заверил я бодро, — так сразу!.. Я не думаю, что камень так уж крепко держится.
Он поморщился, но ударил довольно умело, разбивая застывший цемент, если это цемент, но им вообще-то пользовались еще римляне, но не это важно, Кроссбрин бил часто и сильно, каменный блок дрогнул и зашатался.
Кроссбрин отбросил кирку и взялся обеими руками за камень. Покраснев, долго тащил на себя, дергая из стороны в сторону, выволок его и поспешно уронил на землю, тяжело дыша.
Я заметил мирно:
— А отец Терц вытаскивал его одной рукой.
Настоятель впервые нарушил свое молчание:
— Откуда вы знаете?
— Сам видел, — пояснил я. — Отец настоятель, может быть, вы лично достанете из этого тайника…
— Что? — спросил он.
— Не знаю, — признался я. — Но я знаю, что отец Терц спрятал там некие бумаги.
Кроссбрин посмотрел на аббата, на меня, оставил кирку и, сунув руку в темную выемку, пошарил там. Шарил долго, у меня екнуло сердце, а вдруг там пусто, опозорюсь еще как, петушился, топорщил перья, распускал хвост, а тут такой облом…
Все охнули, когда Кроссбрин вытащил свернутый в трубочку лист бумаги, с поклоном передал его аббату, даже не сделав попытки развернуть самому.
Все молча ждали, я тоже не двигался, чтобы не отвлекать на себя внимание.
Аббат развернул медленно, облеченные все делают неспешно, чтобы дать себе время приготовиться к любой неожиданности. Свиток все разворачивался и разворачивался, наконец дошел до конца, что вообще-то начало, и все затаили дыхание.
Зыркнув на меня испытующе, он снова всмотрелся в свиток и произнес не по-старчески суровым голосом:
— Это рука брата Терца. Подтверждаю.
Мальбрах и Форенберг охнули, Кроссбрин нахмурился.
— Вы его почерк, — спросил он, — все еще помните?
— Еще бы, — ответил аббат. — Он переписывал книги в течение многих лет со всем тщанием. Да, это его почерк… узнаю…
Мальбрах сказал просяще:
— Не томите…
Аббат сказал чуть тише:
— Да-да, понимаю… Пишет он… сейчас-сейчас… ага, вот: «Я боролся со всей кротостью и смирением, но темная часть побеждала. Я боролся с гневом и яростью, но она побеждала еще быстрее. Тогда я решился на самый святотатственный для христианина поступок — убить себя, зная прекрасно, что самоубийц в рай не берут, а на земле хоронят за оградой кладбища.