Ричард Длинные Руки – рауграф
Шрифт:
– Ну да, – сказал я вяло. – Конечно, а как же… Я подумаю, барон. Возможно, я тоже, но не обещаю.
Он ушел, я некоторое время тупо раздумывал над этим турниром, еще не подзабытое в Орифламме развлечение, однако обросшее множеством ритуалов и ограничений. Армландские рыцари, напротив, ограничений не признают, даже в дружеских поединках стараются сшибиться на острых копьях, а в схватках на мечах или булавах ведут бой до тех пор, пока противник не сможет подняться с земли. Они презирают орифламские штучки насчет засчитывания
Я должен бы предпочесть бескровные варианты, это прогресс, отец Дитрих и вся Церковь вообще против турниров. Но жизнь многие вещи заставляет делать… добровольно, вот и турниры пока нельзя не то что запрещать, но даже ограничивать…
Потом мысли плавно перетекли на неприятных гостей из Ватикана. Если я как-то еще отбиваюсь, то мои рыцари искушены в словесных баталиях не настолько. Их раскалывать легко, а там доберутся до моих алхимиков и ужаснутся бездне, в которую я рухнул, приютив воинов армии Врага рода человеческого.
Настроение совсем испортилось, а поверх бумаг, что приносят на подпись, то и дело видел злобные рожи паскудной троицы, а на лице отца Габриэля – обещание возвести меня на костер.
Турнир организовали на удивление быстро. Это на что-то хорошее надо заманивать, подгонять, а то и тащить на цепи, а когда затевается дурь – от добровольных помощников отбоя не будет, все сделают и денег не попросят.
Со всего королевства созывать не стали, это долго, а нашим не терпится показать свое превосходство над местными, совместно с ними быстро выработали правила, ритуалы, приветствия, запретили грубые выражения, среди зрителей будут дамы, что придает схваткам особую прелесть и пикантность… а с моей точки зрения, присутствие женщин лишь ожесточит бои, ну да ладно, мне нужно строить железную дорогу, а турниры пусть отмирают сами.
Утром разбудили пронзительные звуки, я выглянул в окно, по двору носится по кругу разодетый в цвета королевского двора молодой герольд, дудит в серебряную трубу, а потом звонким радостным голосом орет, что все желающие приглашаются на рыцарский турнир, что состоится сразу за городскими воротами слева от дороги.
Я приехал к полудню, с турнирного поля уже слышен конский топот, глухие удары, треск переламываемых копий, лязг, а затем вроде бы чуть дрогнула земля, словно с коня упал сам сэр Растер в его толстенных доспехах.
У трибун меня встретил Куно, взволнованный, но одетый на этот раз сравнительно ярко, как же – праздник, поклонился, сказал торопливо:
– Вы не опоздали, ваша светлость! Идут первые схватки, выступают молодые и не набравшие опыта рыцари.
– Значит, – рассудил я, – смотреть пока не на что.
Он возразил:
– Но даже молодые в вашем присутствии будут драться яростнее, в надежде заслужить ваше благосклонное внимание. Так что надо бы поприсутствовать на видном месте…
Я посмотрел на трибуну, для меня самое
– Ладно, – ответил я, – поприсутствую. Но сперва загляну к тем, кому дурь девать некуда.
Он робко улыбнулся, понимая, но не смея разделить с сюзереном столь рискованное заявление.
Турнирное поле огорожено колышками с натянутыми веревками. На веревках трепещут красные полоски ткани, а с противоположных концов еще и загончики из крепкого частокола, там рыцари одевают доспехи и вооружаются.
Правда, самые знатные разбили поблизости шатры, оруженосцы одевают их там внутри.
Завидев меня, подъехал рыцарь могучего сложения, в знакомых оранжевых, как солнце, доспехах, где панцирь постоянно меняет оттенки от ядовито-желтого до пурпурного. Золотые накладки в виде лилий, стилизованных стрел и листьев клевера украшают плечи, грудь и даже живот, шлем – настоящее произведение искусства, хотя заметно, что утяжелен, для конного турнира важна не увертливость, а мощь удара.
Он поднял забрало, появились смеющиеся глаза сэра Клавдия. Он сказал с веселой почтительностью:
– Мой лорд! Когда в заключение турнира будет групповая схватка, вы возглавите наш отряд?
Я ответил пораженно:
– Сэр Клавдий! Как не стыдно? Мы такие подвиги совершили в Турнедо! Что нам эти семечки… Впереди битва за Гандерсгейм, моя душа уже там, мчится с высоко поднятым мечом…
Он ответил весело:
– Это будет завтра, но сегодня мы тоже живем? Или как?..
– Господи, – ответил я, – я, выходит, уже не так молод, чтобы драться каждый день.
Он весело и вкусно расхохотался, гордый и хвастливый, весь как статуя из металла.
– В ваших доспехах можно идти под венец, – сказал я, – настолько прекрасны! Оружейник вложил всю душу в этот металл. Не жаль подставлять под жестокие удары?
Он захохотал еще веселее, красивый, по-мальчишечьи удалой, хотя голова на треть уже седая, по подтянутый, никакой грузности или замедленности в движениях:
– Сэр Ричард! У меня душа поет…
– Придушите, – посоветовал я. – Можно наступить на горло и песне, если не то каркает. А то прям как мальчишка…
Он весело посмотрел по сторонам:
– Здесь все мальчишки. Даже женщины! Вон как смотрят, а? И эта… рукоплещут! У меня кровь кипит…
– Кровь кипит, – сказал я, – сходите к какой-нибудь, охладите жар. Например, к леди Розамунде.
Он дернулся:
– Вы шутите? Это же ваша!
– Ну и что? – возразил я. – Она не жена, я ее не трогаю… Сходите, рекомендую! Не обижусь. Просто возьму на заметку, что если когда-то нужно будет вам что-то предъявить, то… сами понимаете, в интересах государства…
Он содрогнулся: