Ричард Длинные Руки – рауграф

Орловский Гай Юлий

Он уловил сарказм, спросил подозрительно спокойно:

– О чем же?

Я сказал злобно:

– О корове соседа, чтобы сдохла, о кладе в огороде, о большом урожае на поле, где ни разу не пропалывать сорняки и не поливать… Да вообще все просят, чтобы Творец выполнял за них всю грязную и тяжелую работу! И как такие люди могут быть хорошими христианами?

Кардинал сказал с жестокой ноткой в голосе:

– Сэр Ричард, нельзя быть б'oльшим христианином, чем папа римский.

В его усталом голосе звучало предостережение, а от прелатов вообще веяло холодом, словно

с горных вершин с вечными снегами.

Отец Раймон подвигался на своем месте, кашлянул, а когда все посмотрели на него, сказал почти виновато:

– Может быть, наконец вернемся к тому, из-за чего пригласили сэра Ричарда?

Он единственный, кто не говорил «вызвали», «велели», а именно «пригласили», всякий раз напоминая им, что я не в их инквизиторском застенке, что я все еще лорд, а не заключенный.

Кардинал буркнул:

– Спасибо, отец Раймон, за напоминание… Сэр Ричард, у нас есть сведения, что вы поддерживаете еретиков.

– Это ложь!

– Есть сведения, – продолжал он неумолимо, – что вы быстро ведете Церковь к расколу…

– Я не могу вести ее к расколу, так как я майордом, а не архиепископ или кардинал!

Он покачал головой:

– В нашей истории немало случаев, когда один-единственный священник мог расколоть Церковь. И раскалывал весьма успешно…

– Но не государь!

Он снова покачал головой.

– Бывали государи…

Я промолчал, вспомнив не только о Мартине Лютере, но и короле Генрихе, который ради прихоти жениться на одной из фрейлин королевы объявил Англию свободной от папской власти, ибо папа запрещал развод с прежней королевой Екатериной.

Кардинал посматривал на меня с торжествующей ухмылкой. Я сказал жестко:

– Я не собираюсь опровергать домысли и предположения. Выкладывайте факты! И тогда я отвечу. А пока, святые отцы, если у вас нет более существенных вопросов, то я с вашего разрешения откланяюсь!

Глава 13

Меня снова колотило, когда я выходил из гостевого домика. Никогда еще не чувствовал такого бешенства, просто удивительно, как можно довести до белого каления умелой улыбочкой, словно невзначай брошенной фразой, косым взглядом…

Надо держаться, сказал я свирепо. Надо, иначе я их завтра же прирежу… а то и сегодня ночью.

В покоях я бросил шляпу на крюк, но промахнулся, Бобик поймал ее на лету и, вместо того чтобы растерзать в клочья, принес мне и посмотрел в глаза внимательно и сочувствующе.

– Ну вот, – сказал я, – даже ты меня жалеешь…

В дверь ворвался Жерар, я грозно нахмурился, но он прокричал звонко:

– Сэр Ричард, сэр Ричард! Ох…

Я напрягся, не дай Бог еще что-то вроде такой же напасти, как эти из Ватикана, в зале мертвая тишина, часовые неподвижнее каменных статуй, в комнату вбежали сэр Ришар и барон Альбрехт, а мой секретарь перевел дыхание и договорил высоким вибрирующим голосом:

– К вам прибыла эскадра кораблей!.. Таких огромных, просто я не знаю… Никто таких не видел. Говорят, они с Юга. Называют вас маркизом и говорят, что обещали их встречать на берегу!

Я вскочил, едва не опрокинув

стол. Сердце забухало в таком ритме, что едва не разломало грудь, как плененный Рустам темницу.

– Как? А те пираты, что сожгли Тараскон…

Граф Ришар и барон застыли, переводя взгляды с меня на Жерара и обратно, а он прокричал счастливо:

– Пираты, что сожгли порт Тараскона, на обратном пути наткнулись на этот флот! Этих пиратов побили, часть взяли в плен и привезли в оковах!

Его глаза вылезали из орбит, а рот расплывался до ушей. Я завизжал, как придушенный поросенок:

– Видели? Нет, вы видели?.. Кто против нас, если Бог за нас?.. Граф Ришар, примите дела, замещайте меня во всех вопросах, а я должен встретить адмирала Ордоньеса.

Жерар подтвердил, глядя на меня вытаращенными глазами:

– Да, так зовут их вожака.

Я сказал радостно:

– Чего вытаращил зенки? Я его сам отправлял с того берега!

Бобик ринулся вперед, как стрела, но тут же опасливо вернулся и уставился блестящими от возбуждения глазами: не чудится ли ему, что снова вместе, снова в пути, снова без множества надоедливых людей.

– Я тебя люблю, чудище! – крикнул я весело.

Он завизжал, подпрыгнул на всех четырех, ухитрился лизнуть меня и снова унесся вперед напролом, срезая зигзаги. Огромный черный арбогастр мчался следом, как сгусток гремящего мрака. Земля стонет под его весом, а от широких, как тарелки, копыт остаются глубокие следы. Я старался не зарываться в густую гриву, это мое королевство, и я отвечаю за него, что бы там ни говорили о короле Кейдане.

Справа и слева навстречу струился блистающий мир, сливаясь в яркие солнечные полосы, исчезал за моей спиной. Я не успевал рассматривать то, что близко, но надо мной все то же синее небо, а под копытами коня мерцающая поверхность, что становится то зеленой, то серой, то песчано-желтой.

Из-за невысокой горной гряды выдвинулся лес мачт, Бобик оглянулся и требовательно гавкнул.

Я крикнул возбужденно-радостно:

– Держись ко мне поближе! Я не хочу сделать подданных заиками.

Вдали на якорях три больших корабля со спущенными парусами, но у береговой отмели множество рыболовецких лодок, простых и незатейливых, которые не жаль и потерять, если нагрянут пираты.

Сожженную пристань не восстановили и, похоже, восстанавливать не собираются. Страх перед пиратами слишком велик, я чувствовал, как во мне разгорается гнев, но заставил себя вспомнить, что это же мои долгожданные корабли адмирала Ордоньеса, и направил Зайчика прямо в порт.

На пирсе несколько оборванных бродяг, уже пьяные, прокричал с седла:

– Где сейчас адмирал Ордоньес?

Один, наиболее трезвый, ответил заплетающимся языком:

– У бурграфа города… сэра Ричарда… Господи, да это и есть наш господин!.. Счастье-то какое…

Остальные повернулись и уставились сияющими, как у Бобика, глазами, только что хвостом не завиляли.

– Это хорошо, – крикнул я. – Но где у него? В ратуше?

– Нет, – ответил он с готовностью, даже протрезвел чуть, – в вашем собственном доме!