Ричард Длинные Руки — вице-принц
Шрифт:
Я сперва решил, что она собирает букет, но эльфы не опускаются до такого жесточайшего варварства, чтобы самые красивые цветы сразу же уничтожать, зверски срывая им головы.
— Привет, — сказал я как можно дружелюбнее.
Она подпрыгнула, ухватилась обеими руками за сердце, трепещущая и перепуганная до глубины эльфячьей, если у них они тоже есть, души.
— Ты… как ты…
— Для эльфийки ты слишком беспечна, — произнес я дружелюбно и даже отступил на шаг. — Обычно вы чувствуете даже топот бегущего муравья…
— Я тоже чувствую, — сказала она, но
— Это не мое дело, — заверил я, — но ты мне здорово помогла. Извини, что напугал, я зайду к твоей бабуле.
Она крикнула мне вдогонку:
— Ты что, в самом деле добыл эликсир Гарганьюла?
— Да, — ответил я, не оборачиваясь.
Она завизжала счастливо:
— Ой, как здорово! Я ее так люблю, так люблю!
Я распахнул дверь и перешагнул порог. Ведьма лежит на ложе в той же позе отдыхающего человека, но любой увидит, что она при смерти, а по ту сторону сидит ее дочь Рамона, кроткая и печальная.
Она первая увидела меня, вздрогнула, на лице отразилось смятение, надежда, потом недоверие.
— Ну как, — спросил я хвастливо, — быстро я?
Ведьма подняла веки, глазные яблоки все в лопнувших кровеносных сосудиках, выглядят страшновато, синие высохшие губы сперва подвигались вхолостую, словно вспоминает, что такое речь, наконец проскрипела:
— Даже слишком…
Дочь сказала быстро:
— Ничего не слишком! Ты в самом деле принес?
— Да, — ответил я. — Но помни, ты обещала достать эту проклятую ящерицу!
Ведьма сказала слабо:
— Как только у меня появятся силы для этого…
Она высунула руку из-под одеяла и требовательно протянула ко мне. Я вытащил сосудик и бережно вложил ей в ладонь.
— Выпить нужно все, — сказал я. — Здесь ровно десять капель. Девять — бесполезно, одиннадцать — смерть…
Она прошептала:
— Это я знаю.
Дочь протянула руку, но ведьма покачала головой, сама с усилием откупорила крышку и, жадно распахнув дряблый рот, вылила туда содержимое пузырька, даже некоторое время подержала так, пока не сорвалась последняя капля.
— Как хорошо, — проговорила она.
Лицо ее медленно розовело, а морщины разглаживались. Редкие седые волосы сперва стали гуще, затем неспешно заменились иссиня-черными.
Кожа на скулах заблестела, туго натянутая, а трехъярусные мешки под глазами опустились и пропали. Выше поднялись брови, одновременно превращаясь в тонкие соболиные, выгнутые изящными шнурками, а набрякшие толстые веки потеряли наплывы лишней кожи.
Я сам смотрел с восторгом и жадностью на это чудо преображения, а ведьма, еще не видя своего лица, подняла руки, где только что были безобразно вздутые и покалеченные ревматизмом и старческими болезнями суставы, обтянутые обвисшей серой кожей, а сейчас тонкие девичьи руки с изящными пальцами и аристократически безукоризненной бледной кожей.
— Свершилось?
Она прислушалась к своему юному голосу, нежному и одновременно глубокому, богатому оттенками, радостно засмеялась.
— Свершилось!.. Подействовало!..
— Поздравляю, — сказал я искренне. — Но я хотел бы избавиться от ящерицы поскорее…
Она, продолжая счастливо улыбаться, поднялась и села на ложе, ее юные глаза смотрели на меня с благодарностью и нежностью.
— Ну конечно же!..
В сторонке раздался стон. Мы одновременно повернули головы. В кресле лежит в бессильной позе дряхлая женщина, голова откинута на спинку, обнажая дряблую и сильно морщинистую, как у гусыни, шею. Седые волосы схвачены обручем из ясеня, а платье на ней ярко-зеленое с вышивкой в форме листиков каштана.
— Господи, — прошептал я в ужасе. — Что случилось?..
Квилла рывком соскочила с постели, я не успел опомниться, как она с жалобным криком ухватила старую женщину за руки.
— Рамона!.. Рамона!.. Это ты?
— Она, — сказал я, — это же видно.
Квилла сжимала ей ладони, не зная, что сказать, я подошел к двери и распахнул настежь. К нам уже приближается мелкими старческими шажками вторая развалина в женском платье.
Я узнал Сабру только по длинным остроконечным ушам, сейчас потерявшим упругость, где золотые колпачки, так украшающие девушек, выглядят гротескно.
Она простонала каркающим голосом:
— Что… случилось?
— Сабра, — сказал я потрясенно, — понимаешь… что-то пошло не так…
— Я… теперь… старуха?
Я пропустил ее в комнату и сказал упавшим голосом:
— Не отчаивайся…
Квилла вскинула голову, ее прекрасное молодое лицо перекосилось в ужасе.
— Сабра?.. Моя Сабра!..
Я подхватил Сабру под руку и усадил в кресло. Она зарыдала, закрыв лицо ладонями.
Квилла повернулась ко мне, глаза распахнуты в непонимании..
— Что… случилось? Почему?
Я пробормотал в нерешительности:
— Судя по тому, что омоложение и постарение произошли одновременно, то и козе понятно, что… это связано. Я бы сказал, что вы с помощью этого эликсира стали молодой, забрав юность дочери и внучки.
Она охнула, глаза стали огромными, прижала ладонь ко рту.
— Бедные мои… Рамона, Сабра, я их так люблю…
— Это нехорошо, — сказал я, — это нечестно.
Квилла произнесла тихо:
— Это проклятое колдовство. У него всегда такие подвохи… Ничто не дается даром, как все мы ждем.
Рамона что-то прошептала, но мы не расслышали. Она полулежит в кресле в полном бессилии, еще не умея пользоваться дряхлым телом, которое требует для каждого движения титанических усилий, и которые обязательно сопровождаются болью.
Сабра, наклонившись, спрятала лицо ладонях и горько плачет. Я повернулся к ведьме.
— Им надо вернуть… их молодость. Я слышал, есть заклятие, что может все сделать прежним.
Квилла покачала головой, прекрасное лицо омрачилось.
— Есть, но… я тогда снова стану древней старухой. Ты молод и силен, ты не представляешь, как ужасно находиться в дряхлом теле, что стоит на краю могилы, откуда несет смертельным холодом, а тот сковывает все кости и заставляет в ужасе сжиматься сердце.