Ричард Длинные Руки — виконт

Орловский Гай Юлий

— Готов выслушать.

— Никогда, — сказал я, — не стойте между столбиком и собакой.

Он отшатнулся, озадаченный, я взял двумя пальцами баранину и швырнул под стол, где сразу радостно завозились собаки. Слуга подбежал по моему кивку, я велел сменить тарелку на чистую. Лицо Гогенштальда перекосилось, глаза вылезли из орбит, губы исчезли, выставив изъеденные сладостями зубы. Он выглядел так гадко, что даже Валленштейн и Блэкгарт переглянулись и отвели взгляды.

— Вы за это… — прохрипел он сдавленным голосом, — заплатите…

— В любое время, — ответил я. — Лосей бью

в осень, а дураков — всегда. Даже в церкви.

Барбаросса начал поглядывать на меня с предостережением, старается не допустить конфликтов за столом, отец народа, проговорил рыкающим голосом раздраженного льва:

— Вы, сэр… как вас там, могли бы и получше выбирать среди женщин! Я ничего не имею против леди Лавинии и ее доблестнейшего мужа, он исполнен всяческого благородства, что и с такими жуткими ранами верно и преданно служит своему королю… однако же с вашей стороны было крайне опрометчиво выбирать королевой замужнюю женщину!

— Почему? — спросил я.

Он запнулся на миг.

— Потому… что замужние уже в чьих-то руках! Им венок ничего не добавит. А незамужних надо пристраивать. За королеву красоты дадут больше.

Отец Корнелиус, а теперь уже точно Кир, так как накирялся вдоволь, икнул и произнес глубокомысленно:

— В Писании сказано, что незамужняя женщина похожа на охотящуюся львицу, замужняя — на сторожевую собаку.

Оба правы, мелькнуло у меня, я ответил галантно:

— Ваше Величество, я хотел было отдать венок несравненной Алевтине, но, как вы правильно сказали, она к тому времени уже стала вашей женой…

За столом начали перемигиваться, король явно попал в затруднительное положение, но на то он и король, чтобы выходить из ловушек нестандартными тропами, все в зале услышали величественный рык:

— Королеве можно! Это совсем другое дело!

— Ах, Ваше Величество, — ответил я покаянно, — кто ж знал, что в вашем королевстве такие причудливые законы!.. Я из дальних диких и темных земель, где всеобщее волеизъявление и прочие гнусности демократии.

Мне показалось, что Валленштейн посмотрел на меня с одобрением, я надменно отвернулся. Не хватало еще удостоиться похвалы от явного врага. На самом деле Барбаросса чем-то нравится: честен, себя не щадит на службе королевству, как понимает свою службу, в боях от опасности не прячется. Бывалые воины отзываются о нем как о полководце, что ест с ними из одного котла, спит у костра, завернувшись в плащ, тщательно готовит сражения, солдат бережет, раненых приказывает выносить с поля боя до единого, попавших в плен — выкупает…

А что груб, так кто в этом мире не груб? Разве что рыцари с Юга демонстрируют манеры и галантное поведение, но демонстрируют так явно, словно тычут в глаза, после такой галантности хочется высморкаться прямо в роскошный камзол Гогенштальда и вытереть пальцы о полы полукафтана герцога Валленштейна.

В глаза больно кольнул острый лучик: на левой руке Валленштейна перстень, то есть кольцо-печать с не то гербом, не то рисунком. Если на двух других пальцах герцога кольца блестят золотом высшей пробы, то это, напротив, стальное, только сама печать из драгоценного камня. Кольцо-печатка не просто рыцаря, а государственного деятеля,

подписывающего бумаги и скрепляющего печатью, а на досуге вот решившего принять участие в турнире.

Я отвел взгляд, стараясь не показывать, что рассматриваю перстень Валленштейна слишком уж внимательно. Да, в турнирах участвуют и короли, но как-то глупо для человека с такой властью усердствовать на турнире… Считал бы я герцога умным, решил бы, что у него совсем другая цель…

Барбаросса, раскрасневшийся и с налитым животом, ткнул в мою сторону толстым пальцем.

— Сэр Ричард… Да-да, сэр Ричард! Вы все отмалчиваетесь, словно задумали заговор, а ведь вы прибыли, как мы изволили услышать, из очень дальних королевств. Расскажите что-нибудь про ваш мир. Или у вас там одни простолюдины, а рыцарями становятся только у нас?

За столом угодливо заржали. Я подумал, сказал осторожно:

— Ваше Величество, простолюдины тоже умеют защищать свою землю. По крайней мере, свою деревню.

Он сказал насмешливо:

— Ну хоть один случай!

Я вспомнил случай из средневековой хроники о том, как самураи собирались стереть с лица земли восставшую деревню. В деревне предложили решить судьбу в поединке и выставить ниндзя против самурая. Самураи согласились в полной уверенности, что в открытом поединке самурай легко победит ниндзя. Договорились, что, если ниндзя сумеет убить самурая, вся деревня будет свободной.

Состоялся бой, но был он очень короткий: самурай легко и быстро зарубил ниндзя-простолюдина. Он наклонился за выпавшим из руки ниндзя мечом: там в рукояти блистал крупный рубин. Поднял, но его ужалила в ладонь выскочившая игла с ядом. Самурай умер, но перед смертью велел не трогать деревню, где ее житель пошел на верную смерть ради спасения односельчан.

Я рассказал, заменив самурая на рыцаря, в чем вообще-то не покривил душой: самураи и есть рыцари, а ниндзя — простолюдины, научившиеся партизанской тактике поневоле, так как простолюдинам запрещено было носить даже ножи, из-за чего и появились все эти джиу-джитсу, карате и дзюдо, а также бои на палках.

Все слушали в гробовом молчании, я даже встревожился: поняли ли хоть половину, однако когда закончил, половина рыцарей утирала слезы, а король с грохотом опустил кулак на стол.

— Простолюдин поступил благородно!.. И рыцарь поступил достойно, слово надо держать даже перед собакой!

Менестрель воскликнул:

— Сэр… как вас… сэр Ричард? С вашего позволения я напишу балладу. О, какая это будет баллада!

— Дарю авторские права, — сказал я. — Сам украл, не жалко. Благородство нужно воспевать, как изволил сказать Его Величество.

Глава 22

От обсуждения схваток на турнирах кто-то ловко перевел разговор на охоту. Все с жаром подхватили, пошли рассказы о сраженных троллях, гигантских драконах, великанах и чудовищах. Раскраснелись, старались перекричать друг друга и доказать, что его добытый зверь был крупнее и злее.

Никогда, подумал я, столько не лгут, как во время войны, после охоты и до выборов. Гогенштальд, видя, что я один помалкиваю среди безудержного хвастовства, поинтересовался с ехидцей: