Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
Я поинтересовался:
– Не обижает?
– Прозвище?
– Ну да, все-таки почти ругательное.
Он ухмыльнулся.
– Они нас называют глиноедами, видишь, «нас», я уже причисляю себе к горожанам, мы их… гм… как и они себя – Рожденные Морем. Только для нас это не звучит настолько же красиво и величественно.
Я ухмыльнулся.
– Горожане вкладывают свое значение?
По его тонким губам скользнула и пропала мимолетная улыбка.
– Нет, принимают их.
– Так в чем же…
– А ты не видел, сколько мусора
– Выпьем за это, – сказал я.
Двое слуг вынесли и поставили на особом помосте кресло с высокой спинкой, похожей на трон. Чуть позже появился конунг Бадия, его встретили веселыми воплями, стуком ножей по столу, а он улыбался и милостиво наклонял голову.
Мы с Рогозифом неторопливо смаковали хорошее вино, я присматривался к нему с интересом. Странно и любопытно видеть, как человек стоит одной ногой там, другой – здесь. Иногда вспыхивает патриотизм кочевника, тут же признает, что у глиноедов вино намного лучше, даже именует их – невиданное дело! – тиборцами, горожанами, достойными и очень хорошими соседями, с которыми рядом хотел бы прожить остаток дней.
Я присматривался и к нему, такие ветераны нечасто бывают в городах, а если уж и появляются, то не задерживаются. Рогозиф прибыл вчера, так он сказал, но по нему не видно, что пустит корни в этом городе, как заявил, в то же время у меня нет ощущения, что скоро покинет Тибор. Напротив, у меня возникает странное ощущение неясной тревоги, когда вижу, как он обводит испытующим взглядом стены дворца, останавливает его на окнах, дверях, на прохаживающихся часовых…
– Как тебе наш конунг? – спросил он внезапно.
Я помедлил с ответом, Рогозиф спрашивает слишком беспечным голосом, а по ответу многое можно будет понять, даже если совру. Конунг улыбается, снова улыбается, один из кочевников вскочил из-за стола и подбежал к нему с кубком в руке, конунг с той же улыбкой принял, сразу же осушил до дна под крики одобрения.
– Хорош, – осторожно ответил я.
Рогозиф удивился:
– И это все?
Я кивнул, не разжимая губ. Конунг выглядит слишком открытым и беспечным, а это самые хитрые и скрытные сволочи. Я сам такой, улыбаюсь и говорю любезности, в моем «срединном» королевстве это называется хорошим воспитанием и политкорректностью, а здесь – тем, чем оно и является: лицемерием и притворством.
Высок, силен. И, как говорят, очень умелый боец. А когда очень умелый, то и не различить, что от умелости, а что от магии. У простых кочевников хоть один амулет да есть, у иных – по два-три, а люди могущественные или богатые сосредоточивают в своих руках не по одному и не по два.
Конечно, все их берегут, жаль использовать по мелочи или там, где можно без амулета, но моя беда в том, что с конунгом вполне можем схлестнуться в схватке не на жизнь, а на смерть. И тогда пустит в ход все амулеты, талисманы и все-все, что
Сердце мое время от времени начинало стучать чаще. Я спохватывался и старательно налегал на вино и мясо, с преувеличенным вниманием рассматривал красоты сада.
Соседняя веранда расположена на уровне второго этажа и намного левее. Я уловил там движение, хотя сидел спиной, чуть повернул голову и увидел красное с золотом платье принцессы. Но поприветствовать ее не успел: тут же из-за колонны появился ярл Элькреф, подошел и встал рядом.
Сердце мое оборвалось и упало из грудной клетки в бездну. Я никогда не думал, что я такая глубокая натура, падение продолжалось и продолжалось, а я сидел с таким мрачным лицом, что Рогозиф спросил участливо:
– Вино кислое?
– Если бы только вино, – буркнул я.
За столом все нарастает веселье, кочевники запели что-то лихое и хвастливое. Один выбежал из-за стола и пустился в пляс. Ему хлопали, кричали одобряюще, а он выделывал коленца все замысловатее.
На верхней веранде к принцессе и Элькрефу присоединились трое знатных придворных, я для себя их называл за неимением подходящего термина вице-канцлерами, монополия Элькрефа на принцессу нарушилась, но мое настроение осталось таким же мрачным.
Внизу из-за накрытого стола воздел себя крупный воин, лицо в шрамах, вид устрашающий, оглядел всех налитыми кровью глазами и заорал хриплым воинственным голосом:
– Мы, мергели, стали самым заметным племенем в Степи и Пустыне! У нас самые храбрые воины, у нас лучшее оружие, а наши женщины могут сражаться, как мужчины!
Кочевники довольно ревели и стучали по столам рукоятями ножей. Со второй веранды Элеонора бросила на меня быстрый взгляд, я тоже совсем недавно говорил о такой свободе для женщин.
Вице-канцлеры конфузливо улыбались и отводили взгляды. Я чувствовал растущее раздражение. Тупое бахвальство всякого выводит из себя, а когда отпора не может быть в принципе – это вообще отвратительно.
– Очень достойно, – сказал я саркастически, – возвеличивать самих себя в своем же кругу! Я пока что вижу, мергели в этом преуспели.
Рогозиф положил ладонь мне на локоть.
– Не заводись, – шепнул он. – Я вижу, тебе очень хочется подраться. Но… не надо.
– Почему? – буркнул я.
– Это сам Корн, – сказал он негромко.
А кочевник, которого он назвал Корном, повернулся в мою сторону всем телом и прожигал меня ненавидящим взором.
Голос его прозвучал подобно реву лесного зверя:
– Что ты хочешь сказать?
Я повел рукой вокруг, а глазами держал лица сидящих за столами.
– Это же очевидно. Здесь нет людей из других племен, перед лицом которых ты рискнул бы повторить свое бахвальство. Может быть, потому и такой смелый, что их нет?
Элькреф насторожился, Элеонора ухватила его за локоть, Элькреф что-то пошептал ей на ухо, она отрицательно покачала головой, не сводя с меня взгляда.