Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
Впрочем, мелькнула мысль, что я знаю о драконах? Если драконы бьются в воздухе, то им важнее защищать спину, ведь всяк норовит ударить сверху…
Гугол взял топор, по-хозяйски обошел зверя, лезвие врубилось в тушу с неожиданной легкостью. Хлынула светлая кровь, цвета морской воды. Топор продолжал врубаться, показались ребра, широкие и тоже очень тонкие. Гугол довольно заворчал, двумя мощными взмахами расширил, показалась пульсирующая темная масса, блестящая, мокрая, еще живая.
– Хорошо, – прорычал Гугол и облизнулся. – Всегда ем печень дракона… Сиг, хочешь?
Сигизмунд
– Да вроде бы надо не печень дракона, а сердце…
Гугол, пятясь, вытащил огромную массивную печень, она свисала с тонких, но широких ладоней, как будто он держал только что изловленного в теплой воде большого тюленя.
– Меньше слушай, – заявил он победно, – таких же… гм… героев. Или тех прибитеньких, которые песни складывают. Сердце дракона – звучит красивше, но печень – вкуснее!
Я подошел, оглядел гигантскую печень, предложил:
– В моем королевстве все стараются приходить к консенсусу. Не буду вам морочить голову, что это, скажу сразу: предлагаю есть печень, а рассказывать, что ели сердце. Ведь такая ли эта неправда? Вот и сердце, смотри. Но видно же, что печень – это печень…
Сквозь ужасную рану, проделанную топором Гугола, был виден и краешек сердца: весь из тугих жил, слабо дергающийся, пульсирующий, но если все то правда, что я читал в учебнике биологии про жаб, то это сердце будет биться еще сутки. Если не больше.
Багровые угли светились в полумраке, как огромные рубины. Их набралась целая россыпь, ибо Гугол, как оказалось, большой любитель драконьей печени, одни ломти жарил на широких плоских камнях, другие нарезал кубиками и пек прямо в углях, третьи насадил на прутья и понатыкал вокруг ровной цепочкой.
Сигизмунд развел в сторонке второй костер, ему-де темно, сидел на камне и ритмично водил по лезвию затупившегося меча точильным камнем. Звук получался отвратительным, от него вздыбливались волосы на руках и поднимались на затылке, а по коже пробегал мороз.
Пока мы пировали, в кустах и за деревьями трещали ветки, в нашу сторону поглядывали желтые глаза. Однако все чуяли аромат убитого дракона, убегали, а мы всю ночь слышали в темноте рычание, хруст, чавканье, сопение, топот.
Когда взошло солнце, Сигизмунд побледнел, сказал дрожащим голосом:
– Ваша милость, хорошо бы убраться…
От огромного дракона остался хорошо обглоданный скелет. В истоптанной траве блестели самые крупные чешуйки с хребта. На крупных костях видны следы зубов, а мелкие зверье растащило по норам вместе с остатками мяса.
– По коням, – скомандовал я. – Это мы наелись… а они – не знаю, не знаю.
Деревья помчались мимо странные, исковерканные, как и вчерашняя крепость. Все они торчат из красного, как закат, грунта. В животе стало холодновато, я все чаще передергивал плечами, словно стряхивал чужую руку с шеи. Какие-то могучие силы здесь все порушили, скрутили в узел, сожгли, размололи в песок. Даже уничтожь весь лес, все кусты, всю траву и всех муравьев – это все понятно, такое представить могу. Хотя, правда, больше в моем мире. Но чтобы деревья даже сейчас, спустя тысячи и тысячи лет, росли
Над стеблями травы порхали бабочки, пролетела стрекоза. У бабочки, если глаза меня не обманули, всего два крыла, да и полет какой-то правильный, совсем не пьяное бессмысленное шараханье, как обычно. Из норки выглянула ящерица, посмотрела на меня внимательными глазами. Я не делал угрожающих движений, она не пряталась, просто смотрела. Глаза великоваты, а лоб приподнят, нет привычной гладкой покатости.
Сигизмунд вскрикнул, соскочил на землю. Я молниеносно развернулся и с молотом в руке озверело оглядывал окрестности. Гугол тоже спрыгнул, они припали к земле.
– Что там? – закричал я нервно.
– Следы! – ответил Сигизмунд.
– Ланселота? – крикнул я с надеждой.
Гугол первым поднялся, отряхнул ладони. Перехватив мой взгляд, покачал головой.
– Разве что он стал трехпалым.
Сигизмунд поднял голову, желваки вздулись широкие и рифленые. В глазах была злость.
– Нехорошо так говорить о крестоносце, – сказал он ледяным голосом. А потом, обращаясь ко мне, добавил со вздохом: – Но кони здесь прошли всего сутки тому. Хуже то, что поверх отпечатков копыт наложился этот трехпалый след.
Я сказал нетерпеливо:
– Тогда поехали. Мы уже близко. Нечего нам следы уток рассматривать.
Они взобрались в седла, Сигизмунд молчал, брови сдвинул, а Гугол сказал ехидно:
– Даже если следы утки размером с тележное колесо.
Я зябко поежился. Следы тираннозавра-рекса, насколько помню, тоже трехпалые. Сигизмунд сказал вдруг осевшим голосом:
– Здесь очень плохое место.
– Да уж, – согласился Гугол. – Меня, если честно, пот прошиб.
– Дальше вроде бы получше, – сказал я, ибо вождю надлежит быть бодру и смелу. – Это какая-то зона поражения… Вон и деревья нормальные, и все там нормальное.
Под конскими копытами иногда хрустели белые кости, совсем истлевшие, с готовностью рассыпавшиеся в пыль. Некоторые черепа выглядели не человеческими, не звериными и даже не рыбьими. Но я не хотел бы встретиться с их хозяевами даже в полном доспехе и с мечом в руке, изготовленным гномами.
Сердце мое застучало громче. Я повернулся в седле. Да, вон те горы со срезанными вершинами. Словно в древности отыскался среди великанов свой Шургенз, срезал к чертовой матери вершины самых высоких гор… ну, к примеру, чтобы свободно летать на ковре-самолете.
– Мы у цели, – сказал я тихо. – Ребята, мы добрались!
– Вон та гора?
– Третья слева, – ответил я. – Никогда так далеко на юг не забирались, мороз по шкуре… Хватаем доспехи – и деру взад. Нет-нет, не потому, что поджилки растрясло в песок! У нас есть уважительная причина, верно? Доспехи ждут в Зорре!
– Да, конечно, – ответил Гугол браво и посмотрел победоносно на Сигизмунда. – А иначе мы бы все здесь разнесли, верно?
– Да, – подтвердил Сигизмунд вынужденно. – Мы бы… с Божьим Словом на устах… Мы бы поперли, то есть попрали козни Врага рода человеческого…