Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
Проклиная себя за совершенно напрасную неучтивость по отношению к покойному Людовику, Ричард продолжал разъезжать по Акре. Проследив, чтобы его подданные получили в захваченном городе достойный кусок, он к вечеру возвратился в свою ставку Таньер-де-Льон на холмах Казал-Эмбера.
В эту ночь на душе у короля Англии было тоскливо, кошки скребли его львиное сердце, он думал о том, как много судеб сокрушено его недрогнувшей рукой походя, мерещилось мертвое лицо случайно убитого сегодня комбатанта, всплывали в памяти тоскливые глаза кипрского деспота Исаака, когда его высаживали с корабля, чтобы заточить в одном из замков, принадлежащих Гюи де Лузиньяну, а Ричард был настолько равнодушен к судьбе покоренного
Он не мог понять, отчего это и что с ним стряслось. И оттого внезапно наступившая душевная пустота пугала еще сильнее.
— Ублиетка [79] , - произнес он с тоскою.
Что за словцо? Откуда оно вдруг взялось в его голове в час рассвета над Иерусалимом-на-море? Он вспомнил — так назывались черные бездонные пропасти, о которых столько рассказывал ему Робер де Шомон. Их еще именуют аркадиями, но Аркадия — слово уважительное, и его по отношению к черным дырам употребляют хранители черных дыр, такие, как Жан де Жизор. А такие, как Робер де Шомон, презрительно называют их ублиетками. Поговаривают, будто тамплиеры сбрасывают в них провинившихся членов своего ордена. Уж де Жизор-то наверняка не одного человечка отправил в небытие аркадии!
79
Ублиетка — oubliette ( фр.) — буквально означает «забвение». Впоследствии так назывались глубокие колодцы, в которые сбрасывали осужденных, дабы они там умирали от голода.
— Ваше величество! — раздался голос графа де Бетюна. — Отчего вы так рано поднялись?
— Но и ты, я смотрю, на ногах. Не спится, эн Анри?
— Какие-то тяжкие предчувствия терзают мою душу, — отвечал де Бетюн. — Боюсь, что после вчерашнего триумфа следует ждать какого-то особо коварного шага со стороны Саладина.
— В этом можно не сомневаться, — зевнул Ричард.
— Слыхали, что было ночью? — спросил де Бетюн.
— Нет, а что такое?
— Следом за нами, как вы знаете, в Сен-Жан-д’Акр… простите, в Иерусалим-сюр-мер вошли тамплиеры. За тамплиерами — госпитальеры. Тамплиеры спокойно приступили к восстановлению своего квартала, который издавна принадлежал им. А вот госпитальеры тотчас стали доказывать всем, что они — главные хозяева города. Естественно, ведь и назывался город в честь их покровителя, Святого Иоанна Иерусалимского.
— Затем-то и следовало его переименовать в Иерусалим-сюр-мер, — заметил Ричард.
— Вот именно, — согласился де Бетюн. — Так вот, великий магистр госпитальеров Гарнье де Нап распорядился занять все входы и выходы и все опорные башни города, не впуская больше
— Мне?! — удивился Ричард, стараясь услышать в душе, волнует ли его это известие.
— Вам и королю Франции, — отвечал Бодуэн де Бетюн. — Якобы вы меньше всего сражались под стенами Акры, а больше всего себе захапали. Да еще обидели несчастненького Леопольда, сбросили в грязь его знамя и убили его сына.
— Сына?!
— Ну известно, что не сына, а только эти разбойники, возбуждая себя против вас, сочинили байку про малолетнего сына Леопольда, Ласвальда.
— Того комбатанта звали Ласло, и он был венгр, — пожал плечами Ричард. — Надо же, а ведь гофмейстер Зигенбранд приходил поклониться мне в день моего прибытия сюда.
— Да сам Зигенбранд неплохой малый, только когда выпьет — дурак, а вот его люди — неотесанные чурбаны, да еще их обидел де Нап. Конечно, многие все два года торчали и мучились тут, а когда Акра пала, их даже не пустили побродить по улочкам захваченного города. Скверно!
— Да, скверно, — согласился Ричард. — Но ты же видел, в Акре яблоку негде было упасть. Не такой уж он и большой, Иерусалим-сюр-мер. Любопытно, Иерусалим-сюр-терр больше по размерам? Скажи, ты слышал что-нибудь об ублиетках?
— Нет, а что это такое?
— Не важно. Спасибо за новости, хоть и скверные.
— Да, вот еще, — припомнил де Бетюн, — говорят, что среди крестоносцев, не впущенных в город и пропьянствовавших всю ночь у костров, угрожая расправиться с вами и королем Франции, часто видели сенешаля ордена тамплиеров Жана де Жизора.
— Он, стало быть, подливал масло, — усмехнулся Ричард. — Пора бы прикончить эту гадину.
Он прислушался к самому себе, волнует ли его мысль о сеньоре Жизора. Какое-то волнение шевелилось в его сердце, и это радовало. Может быть, постепенно жизнь оживет в душе, а то ведь очень страшно жить с пустотой внутри. Удивительно, как это Жан де Жизор способен все время существовать, имея вместо души ублиетку! В том, что внутри у де Жизора было пусто, Ричард нисколько не сомневался.
Глава двадцать третья
ТОМЛЕНИЕ
Плохие новости продолжали поступать в этот следующий после взятия крепости день. Король Франции не смог встать поутру из постели, прикованный к ней арнолидией-леонардией. Ричард, узнав об этом, еще глубже провалился в мрачное настроение. Ко всем терзаниям добавились угрызения совести за то, что косвенно он являлся виновником болезни Филу. «Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда леонардия и тебя возьмет к себе в мужья и затащит в свое горячечное брачное ложе» — эти слова так и горели в мозгу короля Англии. Что самое обидное — в последние дни леонардия стала утихать. Лекарь Тромпо изобрел снадобье из розовой воды, смешанной с порошком, изготовленным из сушеной арханжелики. Это снадобье предотвращало заболевание, и большинство из тех, кто принимал его, не заразились.
Король Англии отправился навещать короля Франции, поселившегося в одном из лучших домов Акры.
— Ну что, Уино, — промолвил Филипп-Август, глядя на Ричарда красными и влажными глазами, — сбылось твое вчерашнее пожелание. Как видишь, я женился на леонардии, вот, предаюсь с нею любовным утехам. Доволен?
— Прости меня, Филу! — взмолился Ричард, хватая короля Франции за руку. — Прости и за то, что я своим грязным языком коснулся вчера чистой тени твоего отца. Представь себе, Людовик всю ночь сегодня являлся ко мне во сне.