Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Сбылись самые мрачные предположения германского императора, и это, судя по всему, было только началом! Целестин, если что, на отлучении не остановится: он в силах поднять против Генриха всех епископов Германии, а их владения составляют огромную часть земель, так что потерять дань с этих наделов будет просто убийственно.
«Ублюдок Парсифаль! — думал Генрих, испытывая уже почти отчаяние и проклиная себя за слабодушие. — Сам в тени, а меня подвёл, можно сказать, к пропасти! Сейчас бы и порвать с ним, отказаться от участия в его гнусных делишках. Да ведь он же — колдун. Мало ли, что тогда может со мной произойти? Лошадь взбесится, собственные собаки загрызут... К тому же Парсифаль связан с этим сарацинским Старцем
Папская угроза дамокловым мечом нависла над императором, как и возмущение жителей Вормса, одного из его основных городов-данников, на поддержку которого Генрих всегда рассчитывал. Горожане тоже требовали освободить героя, их крики в зале ратуши раздавались громче всех: у народа глотки крепкие.
В довершение провала прозвучало последнее подтверждение того, что Генрих остался один против всех. Он был уверен, по крайней мере, в трусости французского короля. Филипп Ричарда не любит, но, связанный с ним кровным родством, обвинять, само собой, не станет. Но не станет поддерживать, то есть попросту не приедет на сейм, хотя друзья Львиного Сердца уж конечно постараются его уговорить. Филипп и не приехал. Однако, когда епископ Доминик зачитал папское послание, в третьем ряду амфитеатра вдруг поднялась молодая дама и отбросила с лица покрывало.
— Я должна, — произнесла она среди наступившей тишины, — поддержать требование об освобождении незаконно пленённого короля от имени моего брата, его величества короля Франции Филиппа-Августа. Моё имя — Алиса, принцесса Французская, графиня Шато-Крайон. Филипп-Август обращался к его святейшеству Папе с письмом, в котором высказывал своё возмущение по поводу пленения нашего родственника короля Ричарда Плантагенета. Мне же поручено присоединить голос Франции к голосам тех, кто сейчас единодушно вынес своё решение.
В тот момент Генрих едва не лопнул от злости! Он и прежде слыхал о самовольстве и дерзости французской принцессы, обладавшей весьма скандальной репутацией, но чтоб она вытворила такое... Ведь нет сомнений: ничего ей Филипп не поручал. Но король Франции не будет выставлять себя идиотом и оспаривать заявление родной сестры. К тому же она, выходит, — уже не только принцесса, но ещё и графиня Шато-Крайон, супруга одного из друзей Ричарда. Что теперь трусишка Филипп может ей сделать? Да ничего!
В душе германский император и сам хотел сбросить ношу с плеч — избавиться от проклятого английского короля и как можно скорее. Само собою — получив за него выкуп, который его преданные друзья и несокрушимая матушка в любом случае сумеют собрать. Выкуп, увы, пришлось бы разделить с Леопольдом, хотя кого-кого, а австрийского герцога Генрих лучше задушил бы собственными руками: сам всю кашу заварил, захватив Ричарда в плен, а потом сам же всё и испортил!
Да, прекрасно было бы, если б Ричард исчез с глаз долой, папа Целестин не исполнил своей угрозы, и всё вернулось на круги своя. Но только вот куда девать Парсифаля? И эти самые обеты, которые тот лестью и невероятными посулами вырвал некогда из уст Генриха... Магистр не допустит отступничества! И у него достанет власти и средств посчитаться с непокорным императором, как посчитались тамплиеры с отцом Генриха, использовав помощь ассасинов. Куда как силён был Фридрих Барбаросса, не чета сыну! Но крошечная колючка от кактуса остановила его блистательный Крестовый поход, прервала
Нет, он не может освободить Ричарда. Вернее — допустить, чтобы короля освободил Леопольд. А тот явно собирается это сделать.
Больше всего Генрих опасался, что герцог Австрийский велит страже отпустить пленника тут же, в зале сейма. Тогда пришлось бы отдавать нужные приказы своим воинам, и это обрушило бы на императора уже всеобщее возмущение. Да ещё — эти рыцари, друзья короля, с которыми было бы непросто справиться даже шести десяткам воинов, которых Генрих поставил охранять ратушу.
Но, к счастью, благородство, пробудившееся в Леопольде, всё же не до конца вытеснило из его сознания здравый смысл. Получить выкуп он всё равно хотел и тоже был уверен: этот выкуп ему заплатят. (Впрочем, у Леопольда имелись и другие соображения, о которых император не знал.)
Заверив сейм, что он сам давно понял свою ошибку и сожалеет о ней и что гнев Папы Римского печалит его до глубины души, герцог тотчас прибавил:
— Но тем не менее, поскольку я вассал его императорского величества, то не могу освободить короля Англии, не оговорив этого с ним... то есть с императором.
Возмущённого рёва зала Генрих не слушал. Он постарался как можно скорее покинуть ратушу. Но стражникам на площади приказал присоединиться к воинам Леопольда Австрийского, которые будут сопровождать Ричарда.
Час спустя император не без облегчения узнал, что Леопольд решил не уезжать сразу после сейма в Дюренштейн и не увозить туда своего пленника (теперь уже скорее — своего гостя), а остаться в Вормсе до утра. Здешний епископ Валентин, недавний участник Крестового похода и близкий друг Доминика, пригласил антверпенского епископа и герцога со всей свитой остановиться в его доме.
Этот дом был настоящим замком, и места в нём хватило для всех. А тратиться на приготовление трапезы доброму священнослужителю даже не пришлось: восхищённые решением сейма, жители города встретили епископа и его гостей у ворот замка, привезя туда несколько телег всяческих даров.
Эдгар Лионский и его друзья, присоединившиеся к свите герцога Леопольда, признались друг другу, что слышанные ими легенды о немецкой прижимистости — чистейшие враки! На телегах красовались с десяток бочонков лучшего рейнского вина, корзины яблок, абрикосов и винограда, не менее трёх десятков упитанных поросят, тушки гусей и уток, сосчитать которые было уже затруднительно, а также — короба свежеиспечённого хлеба и корзинки с зеленью. Словом — всё, что нашлось у добрых бюргеров, которым очень уж хотелось засвидетельствовать своё почтение великому герою и полководцу, а заодно — и похвалиться перед соседями, что им довелось принимать в Вормсе самого Ричарда, угощать его и доказать ему свою дружбу. Излишне говорить, что Леопольду Австрийскому и всему его отряду, а заодно — самому епископу Валентину, хозяину замка, пришлось целый час топтаться перед воротами. Толпа горожан числом около двух тысяч окружила их и не пропускала, покуда Ричард, ехавший в окружении своих друзей, не поговорил со старшинами местных гильдий, не помахал рукой десяткам женщин, не ответил на множество вопросов.
Это был настоящий триумф! О чём соглядатаи тотчас донесли императору, окончательно испортив его и без того прескверное настроение.
Генрих собирался тоже уехать утром, но ему даже не захотелось ночевать в Вормсе: император был бесконечно зол на этот непокорный город, а потому приказал раскинуть шатры за его стенами. И отправил герольда к герцогу Леопольду, приказывая тому тотчас прибыть к своему сюзерену. По крайней мере, император надеялся испортить проклятому австрийцу ужин: там, в замке епископа, небось, все уже садятся за роскошно накрытые столы, а Леопольд будет вынужден опоздать к трапезе.