Ричард Львиное Сердце

Измайлова Ирина Александровна

— Кто хочет? — вновь, уже почти резко спросил Луи.

— Прежде всего, его брат, мулюк Малик-Адил.

И, помолчав, эмир добавил:

— Я сейчас в его армии и в его свите. После Акры я мечтал только об одном: отомстить убийцам моего сына. Малик-Адил сказал, что будет сражаться с неверными, даже если султан захочет мира с ними, поэтому я пошёл на службу к Малику. Теперь я знаю, что на смерть Рамиза послал шейх аль-Фазир, комендант Акрской крепости, мой враг... А ты и твой брат спасли моего сына. Сейчас Малик-Адил замышляет убить рыцаря Эдгара.

—

Чтобы султан не вернул его Ричарду, и Ричард не согласился заключить мир с султаном? — в гневе воскликнул Луи. — Хороший способ! И что же эмир? Ты, как я понимаю, пришёл, чтобы помочь нам? Ты не хочешь смерти Эдгара?

Глаза Фаррух-Аббаса сверкнули.

— Человеку, который сохранил жизнь Рамиза, я готов отдать свою!

— Так помогите ему бежать! — проговорил Ксавье.

Но сарацин покачал головой:

— Это невозможно. Христианин заключён в угловой башне дворца эмира Эффы, и охрана там подчиняется Малик-Адилу. Меня они знают и пропустят туда, но не дадут вывести пленника. Кроме брата султана им может приказывать лишь сам султан.

— Но ты ведь можешь рассказать Салах-ад-Дин у, какую гнусность затеял его братец! — заметил Луи.

— Не могу. Я поклялся Малик-Адилу, что ни один правоверный не узнает о его планах.

— А мы? Ах да! Мы же не правоверные! — рыцарь рассмеялся. — Но тогда я могу рассказать обо всём Саладину. Впрочем, это уже бред! Меня к нему никто не пустит... И что же в таком случае ты собираешься делать, эмир?

Фаррух-Аббас положил руку на плечо крестоносца и понизил голос, будто боялся, что и в этом уединённом месте их кто-нибудь может подслушать:

— Один план у меня есть. Но для исполнения его нужна женщина.

— Женщина? — поднял брови Луи.

— Да. Султан благоволит к пленнику, он приказал привести к нему в башню одну из своих невольниц. Я условился со стражей, что сам приведу её.

При этих словах в душу рыцаря вновь закралось подозрение.

— Ты сказал, что лишь час назад встретился с сыном. До того ты, вероятно, готов был помочь Малик-Адилу расправиться с Эдгаром. Почему же вдруг решил привести ему наложницу?

В чёрных, чуть суженных глазах сарацина на мгновение блеснул хищный огонёк:

— Это как раз был замысел Малика... Дать девушке кувшин с шербетом, а в него подмешать отраву. Она не знала бы об этом и стала бы пить вместе с христианином.

— И тогда в его смерти обвинили бы Саладина! — Луи даже не пытался скрыть своей ярости. — Какие нежные братские чувства живут в душе Малик-Адила... Но теперь, как я понимаю, ты передумал, эмир Фаррух? Так для чего женщина?

Эмир улыбнулся:

— Если она может принести яд, то может принести и спасение. Только тут пришлось бы посвятить её в мой замысел. А доверяться женщине — значит обречь себя на погибель! Но мы должны поспешить: если этой ночью пленника не убьёт отравленный шербет, то утром Малик-Адил может подослать к нему убийцу с кинжалом или удавкой. Всё равно это припишут Салах-ад-Дину.

— Послушайте! — снова заговорил Ксавье, теперь голос его перестал дрожать

и звучал твёрдо. — Если нужна женщина, а у нас её нет, так давайте её сделаем.

Луи повернулся к мальчику и посмотрел на него, как на сумасшедшего:

— Хорошая мысль, малыш! Только вот я не понял, кого из нас ты посчитал Господом Богом?

— Но мессир! — оруженосец вспыхнул и тотчас вновь побледнел. — Господь сотворил женщину из ребра Адама и вдохнул в неё душу. А нам-то всего лишь и надо суметь сделать женщину из мужчины. Это же куда легче! По крайней мере, если нет другого выхода, можно попробовать.

Глава восьмая

Гурия для рыцаря

Темница в угловой башне не была обычной мрачной тюрьмой: в ней были побелённые стены, два довольно больших окна, забранных густыми решётками, но пропускавшими достаточно света и воздуха. Даже на каменном полу этой просторной комнаты был постелен ковёр, правда, старый и вытертый, но всё ещё красивый. Поверх брошенного на ковёр одеяла была накидана груда подушек. В эту ночь жара немного спала, и прохлада вошла в темницу. Но она не охладила лихорадочных мыслей Эдгара.

Молодой рыцарь в который раз переживал свой разговор с султаном и не знал, что волнует его сейчас сильнее: то, что Саладин сказал о возможном заключении мира с крестоносцами и о возвращении им большей части Святой Земли, или загадка, связанная с именем царевны Абризы...

Пленника привели к султану этим утром. Привели в палатку, поставленную среди руин, на месте главной крепостной башни. Трудно сказать, отчего Саладин приказал перенести сюда свой шатёр. Возможно, хаотические груды битого камня и кирпичей, над которыми со свистом носились лишившиеся гнёзд стрижи и ласточки, чем-то напоминали султану нынешнее состояние его собственной души? После Арсурской битвы он уже не умел скрывать ни своего смятения, ни своей растерянности, хотя до поры ему ещё удавалось скрывать страх. И самое неприятное заключалось в том, что он не мог понять, кого боится сильнее: Ричарда Львиное Сердце, неумолимо гнавшего и гнавшего его от города к городу, или своих подданных, кажется, уже готовых предать и уничтожить былого кумира!.. Льстивой преданности и угодливым словам Салах-ад-Дин отлично знал цену — он сам стал повелителем правоверных, совершив предательство, и понимал, как легко с ним сейчас может случиться то же, что с наследниками Нур-ад-Дина.

Невероятная радость, охватившая султана, когда ему сообщили, что его всадники захватили в плен короля Ричарда, сменилась страшным разочарованием, едва ли не отчаянием. О том, что рыцарь, назвавший себя королём, никакой не король, стало известно почти сразу, едва пленника привезли в Яффу. Военачальники султана хором смеялись над легковерными воинами: даже те, кто никогда не видели лица английского короля, помнили, что ему никак не меньше тридцати лет, а пленённому храбрецу было на вид двадцать, если не меньше...