Риелтор неуловимый…
Шрифт:
Однажды они даже умудрились заглянуть в трубопровод, по которому нефть когда-то шла из Сибири в Европу. Для этого пришлось найти деда, в молодости обслуживавшего задвижку. В трубе оказалось тихо и пусто. Остатки нефти кто-то старательно собрал, как собирают с тарелки остатки соуса с помощью хлеба. Игорь прошел по трубе полутораметрового диаметра метров по пятьдесят в обе стороны, подсвечивая себе фонариком. Тщетно, нефти не было. Дальше он идти не решился, чтобы не угодить под завал, потому что труба обветшала и местами просела.
Общение с военными тоже ничего
Игорь налепил на ветровом стекле объявление, что они скупают старые зажигалки, в которых еще остался бензин. Из того, что им принесли, удалось нацедить всего лишь половину пол-литровой бутылки. Этого не хватило бы даже для того, чтобы просто прогреть двигатель в аппарате.
Они решили вернуться в город, только когда зарядили сплошные осенние дожди и ездить по раскисшим проселкам стало невозможно. Коровы к этому времени начали давать меньше газа, и пейзане вместо того, чтобы продавать его, оставляли газ себе. Цены на него выросли.
Скрепя сердце они приехали вечером на пятидесятый километр, где уже собралось машин триста, послушали новости и сплетни у костра. Прогнозы обещали суровую зиму. Народ мрачно констатировал, что метеоритить для обогрева квартир придется больше обычного. Или привыкать жить при пониженной температуре, хотя ее и так поддерживали не слишком высокой, всего лишь градусов двенадцать-четырнадцать.
– Интересно, как там поживают наши «друзья»? – задался вопросом Игорь. – Может, убрались уже обратно к чертям собачьим?
– Сомневаюсь, – отозвался Салим. – У них тоже бензина нет.
Игорь вскинулся.
– Что же ты раньше не сказал?
– А ты и не спрашивал, – невозмутимо ответил тот. Игорь подавил желание затеять по этому поводу выяснение отношений. От этого ничего не изменилось бы.
– Раньше тоже было много проблем, – сказал он, чтобы сменить тему разговора, – но от одной я был избавлен гарантированно.
– От какой?
– От забот об отоплении. В Москве всегда хорошо топили. Ни в одном другом городе так не топят, как в Москве.
– А мне все равно, – сказал Салим, – у меня в коттедже автономное отопление.
– Но мы с тобой пока что здесь, – вернул его на землю Игорь. – Так что нам тоже придется, что называется, рвать задницу.
Утром приехала группа сопровождения из соповцев, проверила у всех документы и повела колонну в Москву. Двум машинам с фальшивыми бумагами в праве въезда было отказано, хотя люди в них, по виду выходцы из южных стран, изо всех сил доказывали, что бумаги
Тот торговый сарай, на крыше которого жгли костер, когда Игорь и Салим отъезжали, за это время сгорел дотла и от него остался только скелет из почерневших металлических балок и труб.
К двум старым транспарантам на шлюзе добавился третий: «Внимание! В Москве свирепствует эпидемия бубонной чумы!». Люди в машинах всполошились и стали вертеть головами, высматривая, у кого бы спросить, так ли это. Соповцы объяснили им, что это дезинформация для отпугивания гастарбайтеров.
– Здравствуй, великий город! – мрачно сказал Игорь, когда они миновали двойные ворота шлюза и еще раз прошли контроль документов. – Сто лет не виделись, еще бы столько не видеться!
Невольно у него получился каламбур, но он не улыбнулся. Ему не хотелось в эту Москву. Ему хотелось в ту, старую, уютную, малонаселенную Москву, из которой они прибыли, где были бензин, газ, тепло в квартирах, работа, а магазины ломились от почти натуральной, хоть и хреноватой на вкус еды. Но до нее было сто непреодолимых лет.
37.
Пеструху нужна была операция. К этому времени Игорь уже научился с ним общаться. Он клал перед ним разграфленный лист белой бумаги, на котором были написаны все буквы алфавита, Пеструх клевал по очереди то одну, то другую букву, и так получалось слово. Единственная трудность общения состояла в том, что от клюва буквы быстро истирались, и каждый день приходилось изготавливать новый листок.
Все, что говорили ему Игорь или Салим, Пеструх без усилий воспринимал на слух.
Игорь уже знал об уровне его притязаний и согласился с тем, что он вполне допустимый. Пеструх запросто мог бы справиться с работой начинающего клерка.
Игорь поехал с ним в Институт трансплантологии, и там, к счастью, как раз оказалось необходимое донорское тело. Оно было в превосходном состоянии, не годился только мозг. История же его была такова.
Клерк, которому прежде принадлежало тело, очень любил произносить слово «вау». Он был чемпионом по употреблению «вау» в своей конторе. Он говорил его часто, с любовью и разными интонациями. Скажет, бывало, и прислушивается – как это у него прозвучало? Хорошо ли? Объемно ли?
«Bay» заменяло ему множество других слов и имело в его устах почти столько же значений, сколько слово «блядь» в устах матерщинника. Его так и называли в конторе – «Наше „вау“». Однажды он произнес «вау», заслушался сам себя и забыл закрыть рот. А в помещении, где он работал, в тот день был сильный сквозняк, мозг его и продуло через открытый рот. Да так сильно, что сначала он просто отказался соображать кое в каких вопросах, а потом и вовсе перестал функционировать. Тело с открытым ртом привезли в Институт трансплантологии, где оно и сидело в каптерке у вахтеров, ожидая, пока его востребуют, и оно станет успешным. В смысле – успешно прооперированным.