Рифтеры (Сборник)

Уоттс Питер

Прошлое куда осмысленней настоящего. Мир ее предков был обширнее: дикая фауна процветала и раз­вивалась на десяти в шестнадцатой терабайтах, а то и больше. В те времена действовали оптимальные законы: наследуемые мутации, ограниченные ресурсы, перепро­изводство копий. То была классическая борьба за суще­ствование в быстро живущей вселенной, где за время, нужное богу, чтобы сделать один вдох, сменяются сто поколений. В те времена ее предки жили по законам собственной выгоды. Те, кто лучше соответствовал сре­де, создавали больше копий. Неприспособленные уми­рали, не оставив потомства. Но то было в прошлом. Теперь она – не чистый продукт естественного отбора.

Ее предки пережили пытки и насильственную селекцию. Она – чудовище, самое ее существование насилует зако­ны природы. То, что она существует, можно объяснить лишь законами некоего трансцендентного божества с садистскими наклонностями.

И даже они сохранят ей жизнь ненадолго.

Теперь она копошится на геосинхронизированных орбитах, ищет, что бы такое растерзать. По одну сторо­ну – изуродованный ландшафт, из которого она вышла: распадающаяся в судорогах среда обитания, обрывки и захудалые останки некогда процветавшей экосистемы. По другую – преграды и бастионы, цифровые ловушки и электронные сторожевые посты. Она не в силах заглянуть за них, но некий первобытный инстинкт, закодирован­ный богом или природой, соотносит защитные меры с наличием некой ценности.

А для нее высшая цель – уничтожение всего, что имеет цену.

Она копирует себя в канал связи, набрасывается на барьер с выпущенными когтями. Она и не думает сопо­ставить свои силы с прочностью преграды, не способна даже оценить тщетность попытки. Более смышленому существу хватило бы ума держаться на расстоянии. Оно сообразило бы, что в лучшем случае ему удастся разне­сти несколько фасадов, после чего защита перемелет его в белый шум.

Более смышленое существо не ударилось бы в барри­каду, заливая ее своей кровью, чтобы в итоге – немыс­лимое дело! – пробиться насквозь.

Она кружится волчком и рычит. И вдруг оказывается в пространстве, со всех сторон окруженном пустыми ад­ресами. Она наугад хватается за координаты, ощупывает окружение. Вот заблокированный шлюз. А вот еще один. Она плюется электронами, разбрызгивает во все стороны слюну, которая одновременно ударяет и прощупывает. Все выходы, с которыми сталкиваются электроны, за­крыты. Все причиненные ими раны – поверхностные. Она в клетке.

Вдруг что-то появляется рядом с ней, возникнув по ближайшему адресу откуда-то свыше. Оно кружится волч­ком и рычит. Оно обильно плюется электронами, которые одновременно ударяют и прощупывают; некоторые попа­дают на занятые адреса и наносят раны. Она встает на дыбы и визжит: новое создание тоже визжит – цифровой боевой клич бьет в самое нутро ее кода, в буфер ввода.

– Да вы хоть знаете, кто Я? Я – Лени Кларк.

Они сближаются, кромсая друг друга.

Она не подозревает, что некий медлительный Бог вы­хватил ее из владений Дарвина и сотворил из нее то, чем она стала. Не знает, что другие боги, вечные и мед­лительные, как ледники, наблюдают, как они с против­ницей убивают друг друга на компьютерной арене. Она не обладает даже той степенью сознания, что присуща большинству чудовищ, однако здесь и сейчас – убивая и умирая, расчленяясь на фрагменты, – твердо знает одно.

Если она что-то ненавидит, то это – Лени Кларк.

ВНЕШНЯЯ ГРУППА

Остатки морской воды с хлюпаньем уходят в решетку под ногами Кларк. Она сдирает с лица мембрану костю­ма и отмечает неприятное ощущение, что ее раздувает

изнутри – легкие и внутренности разворачиваются, впу­ская воздух в сдавленные и залитые жидкостью протоки. Сколько времени прошло, а к этому она так и не при­выкла. Как будто тебя пинают из твоего же живота.

Она делает первый за двенадцать часов вдох и нагиба­ется, чтобы стянуть ласты. Шлюзовой люк распахивается. Роняя с себя последние капли, Лени Кларк переходит в основное помещение головного узла. Во всяком случае, такую роль он играл изначально – один из трех резер­вных модулей, разбросанных по равнине; их аксоны и дендриты простираются во все уголки этого подводного трейлерного парка – к генераторам, к «Атлантиде», ко всяческим подсобным механизмам. Даже культура рифтеров не способна обойтись совсем без головы, хотя бы рудиментарной.

Впрочем, теперь все иначе. Нервы еще функционируют, но погребены под пятилетними наслоениями более общего характера. Первыми сюда попали восстановители и пище­вые циркуляторы. Потом россыпь спальных матрасов – одно время из-за какой-то аварии приходилось дежурить в три смены, и расстеленные на полу матрасы оказались такими удобными, что убирать их не стали. Несколько шлемофонов, некоторые с тактильным левитационным интерфейсом Лоренца. Парочка сонников с заржавленны­ми контактами. Набор изометрических подушек для лю­бителей поддерживать мышечный тонус при нормальном уровне гравитации. Ящики и сундучки с сокровищами, кустарно выращенные, экструдированные и сваренные из металла в отчужденных мастерских «Атлантиды»; внут­ри – личные мелочи и тайное имущество владельцев, за­щищенное от любопытных паролями и распознавателями ДНК, а в одном случае – старинным кодовым замком.

Возможно, Нолан и прочие смотрели шоу с Джином Эриксоном отсюда – а может, из другого места. В любом случае, представление давно закончилось. Эриксон, в на­дежных объятиях комы, покинут живыми и оставлен под присмотром механизмов. Если в этом сумрачном тесном зале были зрители, они отправились на поиски других развлечений. Кларк это вполне устраивает. Она и пришла сюда, чтобы скрыться от чужих глаз.

Освещение узла отключено: света от приборов и ми­гающих огоньков на пультах как раз хватает для линз. Ее появление вспугнуло смутную тень – впрочем, быстро успокоившись, силуэт отступает к дальней стене и растя­гивается на матрасе. Бхандери – в прошлом человек с впечатляющим словарным запасом и большими познани­ями в нейротехнике, он впал в немилость после эпизода с некой подпольной лабораторией и партией нейротропов, проданных сыну не того человека. Он уже два месяца как отуземился. На станции его увидишь редко. Кларк даже не пытается с ним заговаривать – знает, что бесполезно.

Кто-то притащил из оранжереи миску гидропон­ных фруктов: яблоки, помидоры, нечто вроде ананасов. В тусклом освещении все это выглядит болезненно се­рым. Кларк неожиданно для себя тянется к панели на стене, включает люминофоры. Помещение освещается с непривычной яркостью.

– Бли-и-ин! – или что-то в этом роде. Обернувшись, Кларк успевает заметить Бхандери, ныряющего во вход­ную камеру.

– Извини, – негромко бросает она вслед... но шлюз уже закрылся.

В нормальном освещении узел еще больше похож на свалку. Проложенная на скорую руку проводка, свернугые петлями шланги, присобаченные к модулю восковыми пузырями силиконовой эпоксидки. Там и здесь на изо­ляции темнеет плесень – а кое-где подкладку, изолиру­ющую внутренние поверхности, вовсе отодрали. Голые переборки поблескивают, словно выгнутые стенки чу­гунного черепа.