Рихард Феникс. Том 1. Книга 1. Горы
Шрифт:
– Подожди, послущай самое главное! То, что человек упал и разбился там сегодня, может быть расценено властями, как попытка Фениксов отомстить городу за то, что нас отлучили от работы. Ещё и поэтому я тебя прошу быть осторожным. Слышишь? – Нолан встряхнул вялую руку Рихарда.
– Пап… слышу. Скоро мы уже придём? – Мальчик поднял голову, посмотрел на ворота. До них оставалось недалеко.
По бокам от входа в арку голубоватым светом пульсировали два больших фонаря, внутри бились светляки, захватывая всё внимание путников, отвлекая взгляд от снежных серых шапок на фоне тёмного неба. Луна, вконец обленившись, пряталась
– Ну как, видели цеха новые? – приноравливаясь к шагам Нолана, спросил он.
– Нет. Мы были в торговом районе, когда услышали колокол и поспешили вернуться домой, – Нолан почувствовал, что сын стиснул его руку.
– А чего так? Неужели неинтересно? – на сером лице стража не было явных эмоций.
– Успеем ещё. Зато видели артистов ваших заезжих, – сменил тему Феникс.
– У-ух, завидую. – Каблуки стража и копьё, на которое тот опирался, цокали, но звук будто терялся в пыли. – И как они вам? Говорят, красиво пляшут.
– Да мы издалека их заметили. Они куда-то шли. Будут ли ещё представления?
– А то! Пока они тут, каждый день в обед на Тысячеликой площади, говорят, фокусы свои показывают. – Страж проводил до ворот, остановился. – Ну вы и на цеха-то смотреть приходите.
– Обязательно, – Нолан кивнул, заводя Рихарда в арку. – Спасибо, за вашу заботу.
– Будьте осторожны, Фениксы. По ночам в последнее время волки за стенами бродят. Нам-то до них дела нет, но наружная охрана тревожится, – напутствовал страж и, как и днём, замер, стукнул копьём и растаял.
Арку и тракт до поворота минули молча. Судя по крепкому хвату, Рихард передумал засыпать. Когда дорога пошла круто вверх, мелкая щебёнка под ногами сменилась тёсанными камнями, и над головами зашептали тёмные сосны, источая тонкий, сладковатый запах молодых побегов, мальчик взглянул на отца и серьёзно сказал:
– Это всё очень плохо, папа. Они совсем нехорошие!
– Такова их работа.
– Неправда. Папа… – Рихард упрямо посмотрел в глаза. – Почему ты его защитил? Почему не отдал Теням?
– Того бедного мальчика, который стянул сумку? – переспросил Нолан, а он уже обрадовался, что сын забыл и не спросит. Наблюдая, как лицо мальчика становилось то обиженным, то удивлённо-непонимающим, ответил: – Некоторые люди творят нехорошие вещи не по своей воле, а по нужде. Они загнаны в угол, выживают, как могут. И мы, не зная всего, должны быть снисходительны. Знаешь, Ри, ни ты, ни я, ни те стражи Тени не знаем, что привело этого несчастного ребёнка к такой жизни. А он ведь едва старше тебя! Ты сам прекрасно слышал, что ему светит казнь. И я просто не смог сдержаться, чтобы не продлить его жизнь хотя бы на немного. Ты поймёшь. Ты всё однажды поймёшь в своё время, сынок.
Он замолчал. Рихард потупился. Холодало.
– Такой ответ устраивает тебя, Ри?
Вместо ответа мальчик взял его за руку и потянул домой.
Он очнулся от дробного стука собственных зубов. Застонал, с трудом разлепляя веки. Ноги свело судорогой, пальцы рук, лежащих на коленях, скрутило болью. Рук? Педро резко открыл глаза, уставился на правую, искорёженную артритом. Как давно
Педро потянулся за трубкой – курение всегда успокаивало его в такие моменты. Цепочка запуталась в завязках капюшона, душила, будто старалась стать с ним единой. Старик сжал чубук в форме шляпки жёлудя так крепко, что в костяшках затрещало. Потянул, дёрнул, и затёртая от времени цепочка порвалась. Трубка упала на свет за каменный бордюр.
Но Педро будто и не заметил. Он шарил по рвано вздымавшейся груди, хватался за сердце. Его губы беззвучно шевелились. Сандалии выстукивали по камню, будто в мыслях Педро бежал. Убегал снова и снова от своих кошмаров, они, то как сон, то как виденье, настигали его каждый раз.
Как бы дурно не поступил человек, в глубине души он будет раскаиваться, надеяться и верить, что другие учтут его проступок, и не станут себе врагами. И Педро полагал, что может стать хорошим примером своему племени. Но вот уже несколько месяцев он видел внутренним взором, как Рихард – его любимый и единственный внук, – но уже очень взрослый и на чужой стороне, убивает плоть от плоти своей, нарушает табу. Такой сон, в отличие от другого, про побег, Нолану Педро сказать не мог и верил – как же он верил! – что всё это бред. Но страшнее всего было то, что всю эту дикую сцену заливал свет не одной луны, и даже не двух, как в пророчестве, а трёх – безумно, необъяснимо, чудовищно! И Рихард был таким взрослым в видениях, что Педро, подпуская в мысли чужой равнодушный голос, молился, чтобы внук до того не дожил.
– Соломея-Соломея, забери свои чары! Я не хочу больше видеть будущее, если оно будет таковым, – вот что услышал бы тот, кто подставил бы ухо к почерневшим губам и не побоялся безумного взгляда, вперившегося в лежащую в пыли трубку. Но никого рядом не было: спали Красные горы и дети их – Фениксы.
И Педро остался в кресле даже тогда, когда дрожь и смятение покинули его, сменившись усталостью и покоем. А цепочка – физическое напоминание о Соломее – перестала сковывать пальцы и скользнула на холодные камни.
И, кажется, что-то ушло. Педро боялся засыпать, чтобы проверить. Но всё же сон сморил стариковское тело, и впервые за долгое время не явилась в страшные грёзы девочка в огромном черепе змеи, не заговорила с ним, не показала будущее. Соломея уже забрала свой дар.
Глава 8. Сладко-странные сны
Чёрное и будто стылое по краям, расступалось перед ним ничто, оно трескалось снизу, и из трещин, наполняя всё мерцанием и цветом, поднимались искры, сначала немного, а потом, сплетаясь в толстые стремительные жгуты, целыми мириадами. И не было больше трещин, только мягкое свечение травы под ногами, приятная тяжесть собственного тела и неукротимое желание двигаться вперёд. Из света и тени соткался силуэт: белая, чуть вытянутая и сплюснутая сверху голова с тёмными провалами глаз и широкий низ, трепещущий, волнующийся, как мягкие пёрышки на птичьей грудке, когда проводишь пальцем снизу вверх. И казалось, фигура эта вот-вот расправит крылья, обнимет ими или взлетит. Улетит. Бросит… «Нет, пожалуйста, только не это! Не сейчас, не надо… Фениксом молю», – прошептал Рихард и открыл глаза.