Рикша-призрак
Шрифт:
Она. Он подарил его мне в день обручения — нашего обручения, понимаешь?
Он. Черт его побери! Он становится щедрым к старости. А тебе нравятся эти грубые складки около шеи? Мне — нет.
Она. Не нравятся.
Он. Погоди ещё немного, моя ненаглядная крошка, у тебя будет все, что ты захочешь.
Она. А когда моё платье износится, ты сошьёшь мне новое?
Он. Разумеется.
Она. Посмотрим.
Он.
Она (мечтательно). В Чефазехате? Это было века назад. Все это должно рассыпаться в прах. Все, исключая Ажиртолахскую дорогу. Я хотела бы, чтобы это исчезло, прежде чем мы предстанем на Страшном Суде.
Он. Зачем это тебе? За что такая немилость?
Она. Я не могу сказать. Как холодно! Поедем скорее.
Он. Лучше пройдёмся немного. Останови своих джампани и выйди. Что с тобой сегодня, дорогая моя?
Она. Ничего. Ты должен привыкать к моим причудам. Если я надоела тебе, я могу уехать домой. Вон едет капитан Конглетон, он, вероятно, не откажется проводить меня.
Он. Простофиля! Очень он нужен! К черту капитана Конглетона!
Она. Очень любезный господин. Ты любишь ругаться. Не хватает только, чтобы ты меня обругал.
Он. Ангел мой! Я не помню, что говорил. Но ты так перескакиваешь с предмета на предмет, что я не поспеваю за тобой. Я готов на коленях просить прощения.
Она. Тебе часто придётся просить прощения… Добрый вечер, капитан Конглетон. Едете уже на концерт? Какие танцы я обещала вам на будущей неделе? Нет! Вы должны были записать правильнее. Пятый и седьмой, я сказала. Я не намерена отвечать за то, что вы забываете. Это уж ваше дело. Измените вашу программу.
Он. Кажется, ты сказала, что не выезжала последнее время?
Она. Почти не выезжала. Но когда я выезжаю, то танцую всегда с капитаном Конглетоном. Он очень хорошо танцует.
Он. И оставалась с ним после танцев?
Она. Да. Что ты имеешь против этого? Или ты намерен посадить меня под колпак в будущем?
Он. О чем он разговаривал с тобой?
Она. О чем разговаривают мужчины в таких случаях?
Он. Этого не следует делать! Во всяком случае, теперь я одержал верх, и прошу тебя хотя бы некоторое время не расточать свои любезности Конглетону. Мне он не нравится.
Она(после некоторого молчания) . Ты сознаёшь, что говоришь сейчас?
Он. Не знаю, право. Я в дурном настроении.
Она. Я вижу это… и чувствую. Мой верный и безгранично
Он. Гораздо больше, чем только это.
Она. Хорошо. Я говорила с ним о танцах… Может быть, о последних танцах в жизни… перед тем, как я уйду. И у тебя тотчас же явилось подозрение, и ты стал оскорблять меня.
Он. Я не сказал ни слова.
Она. Но как много подразумевал. Гай, разве такое доверие должно быть базисом той новой жизни, в которую мы вступаем?
Он. Нет, без сомнения, нет. Я не думал ничего такого. Честное слово, не думал… Оставим это, дорогая. Прошу тебя, оставим.
Она. На этот раз — оставим, а на следующий, и опять на следующий, и на целый ряд следующих, в течение многих лет, когда я не буду уж в состоянии отплатить за это. Ты требуешь слишком много, мой Ланселот, и… ты знаешь слишком много.
Он. Что ты хочешь сказать?
Она. Это часть наказания. Не может быть полного доверия между нами.
Он. Ради Бога, почему?
Она. Э-э! Другое имя здесь более подходит. Спроси самого себя.
Он. Я не могу задумываться над этим.
Она. Ты так безотчётно веришь мне, что когда я смотрю на мужчину… Ну все равно. Гай, любил ли ты когда-нибудь девушку… хорошую девушку?
Он. Что-то в этом роде было. Давно, в незапамятные времена. Задолго до встречи с тобой, дорогая моя.
Она. Скажи мне, что ты говорил ей?
Он. Что может говорить мужчина девушке? Я уж позабыл.
Она. Я напомню. Он говорит ей, что вера его в неё безгранична, что он преклоняется перед землёй, по которой она идёт, что будет любить, уважать и защищать её до последнего часа жизни. И с этой уверенностью она выходит за него замуж. Я говорю здесь о девушке, которая не пользовалась ничьим покровительством.
Он. Хорошо. Потом?
Она. Но ещё больше этой девушки, Гай, в десять раз больше её, нуждается в любви и уважении… да, в уважении — женщина, чтобы… чтобы новая жизнь, на которую она решается, была для неё хотя бы сносной. Понял?
Он. Только сносной! Я представлял себе её раем.
Она. А! Сможешь ли ты дать мне все, о чем я говорила… не теперь, а через несколько месяцев, когда ты начнёшь вспоминать о том, что оставил, когда будешь думать о том, что делал бы при прежних условиях жизни, когда будешь смотреть на меня, как на бремя? Я буду нуждаться в этом больше, чем теперь, Гай, потому что тогда у меня не будет никого на свете, кроме тебя.