Рикша-призрак
Шрифт:
— О-ох! Мне, кажется, приходилось встречаться с такого рода людьми, а он и в самом деле не женат?
— Нет. Он сообщил мне об этом несколько дней назад. Уф! Некоторых людей следует убивать.
— Что же случилось?
— Он претендует на роль — о, ужас из ужасов! — на роль непонятого мужчины. Богу известно, насколько femme incomprise скучна и непривлекательна, но это все-таки не то!
— И при этом такой толстый! Я расхохоталась бы ему в лицо. Мужчины редко доверяются мне. Чем вы их приманиваете?
— Я выслушиваю
— И что же, вы поощряете их?..
— Поощряю? Просто они говорят, а я слушаю. Но они воображают, что я сочувствую им. И я всегда выражаю изумление, даже там, где нет ничего необыкновенного.
— Да. Мужчины так беззастенчиво многословны, когда их слушают. Откровенность женщин, наоборот, всегда полна сдержанности и лжи, исключая…
— Исключая тех случаев, когда они сходят с ума и выбалтывают всю подноготную через неделю знакомства. Но, конечно, мы знаем гораздо больше подобных мужчин, чем особ нашего пола.
— И ведь что удивительно, мужчины никогда не верят нашей откровенности. Они всегда думают, что мы что-то скрываем.
— И всегда принимают это на свой счёт. Однако меня тошнит от этих шоколадных конфет, хотя я съела не больше дюжины. Я, кажется, пойду спать.
— Ну, вы таким образом скоро растолстеете, дорогая моя. Если бы вы больше занимались физическими упражнениями и больше интересовались вашими соседями, вы…
— Была бы так же любима, как м-с Хауксби. Вы милы во многих отношениях, и я очень люблю вас… вы не то, что называют женская женщина… Но только зачем вы так много беспокоите себя человеческими существами?
— Потому что, за отсутствием ангелов, которые, я уверена, невыносимо скучны, мужчины и женщины самые очаровательные существа на свете, лентяйка вы этакая! Меня интересует неряха, интересует и танцмейстер… мне интересен мальчик Хаулей, интересны вы.
— Зачем ставить в один ряд меня и мальчишку Хаулея? Это ваша собственность.
— Из его простодушных излияний я извлекаю пользу для него же. Когда он ещё немного образуется, дойдёт до высших ступеней службы, тогда я выберу прелестную, чистую девушку, хотя бы мисс Хольт, и… — она сделала жест рукой в воздухе, — что м-с Хауксби соединяет, того люди не разъединят. Вот и все.
— Ну а когда вы соедините брачными узами Мэй Хольт с самым незавидным женихом в Симле и возбудите тем непримиримую ненависть мама Хольт, что будете вы делать со мной, распределитель судеб во вселенной?
М-с Хауксби опустилась в низенькое кресло у камина и, опершись головой на руку, долго и пристально смотрела на м-с Маллови.
— Не знаю, — проговорила она, наконец, качая головой, — не знаю, дорогая, что сделала бы я с вами. Сватать вас кому-нибудь невозможно — супруг обратит внимание, и все пропадёт. Думаю, лучше начать с предохранения вас от… Что такое? Спите! И храпите вовсю!
— Пожалуйста! Я не люблю таких шуток,
— Пока вы будете спать? Нет. Если вы не отправитесь со мной, я возьму ваше новое платье, повешу его на верх рикши и, когда меня спросят, что я делаю, буду рассказывать всем, что я везу платье к Филипсу, чтобы перешить его. Постараюсь, чтобы м-с Мак-Намара видела меня. Одевайтесь скорее.
М-с Маллови со стоном повиновалась, и обе пошли в библиотеку, где нашли м-с Дельвиль и господина, известного под прозвищем танцмейстера. Тем временем м-с Маллови разгулялась и снова обрела утраченную способность к красноречию.
— Вон эта тварь! — сказала м-с Хауксби с таким видом, как будто указывала на слизняка на дороге.
— Нет, — возразила м-с Маллови. — Мужчина тварь. Уф! Добрый вечер, м-р Бент. Я думала, что вы придёте пить чай сегодня вечером.
— Разве не завтра? — отвечал танцмейстер. — Я не понял… Я думал… Мне очень жаль… Какая неприятность!
Но м-с Маллови прошла уже мимо.
— Однако нельзя сказать, чтобы он умел выворачиваться, — прошептала м-с Хауксби. — На этот счёт — бездарность полная. Следовательно, он предпочитает прогулку с неряхой чашке чаю в нашем обществе? Очевидное родство душ. Полли, пока мир стоит, я не прошу этой женщине.
— Я прощаю всякой женщине все, — сказала м-с Маллови. — Он сам будет для неё достаточным наказанием. Какой у неё вульгарный голос!
Голос м-с Дельвиль нехорош, походка ещё того хуже, одета она вызывающе небрежно. Все это м-с Маллови отметила, когда все вместе вошли в библиотеку.
— Но что же в ней есть после этого? — спросила м-с Хауксби. — Если бы я была мужчиной, я скорее умерла бы, чем показалась бы где-нибудь с этой тряпичницей. Но у неё хорошие глаза, остальное… О!..
— В чем дело?
— Она не знает, что с ними делать! Клянусь честью, не знает. Смотрите! О, посмотрите! Неаккуратность я ещё могу простить, но невежество никогда! Эта женщина — дура.
— Ш-ш! Она может слышать вас.
— В Симле все женщины дуры. Она подумает, что я говорю о ком-нибудь другом. Но они с танцмейстером составляют замечательную пару. Надеетесь вы увидеть их танцующими вместе?
— Ждите и надейтесь. Я не завидую её беседе с танцмейстером — отвратительный человек! Скоро приедет сюда его жена?
— Вы знаете что-нибудь о нем?
— Только то, что он говорил мне. Может быть, это все выдумка. Он женился на девушке, родившейся в провинции, и, как человек честный и с рыцарской душой, он сказал мне, что уже раскаивается в своём поступке, а потому отсылает жену, насколько возможно часто, к матери. Она и теперь там. Так он, по крайней мере, говорит.
— Дети?
— Один ребёнок. Но он говорит о жене возмутительным тоном. Я ненавижу его за это. И при этом он считает себя блестящим и остроумным.