«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы

Хаммель Клаус

Ш о к н е х т. Во-первых, расположение Рима благоприятно для строительства; а во-вторых, вам тоже дадут словечко сказать.

Э р л е. Одной фантазией, одним энтузиазмом такое дело не поднять, уж очень размах большой.

Ш о к н е х т. В обкоме ведь знают о вашей инициативе. Что там говорят?

Э р л е. Посылают к нам делегацию за делегацией для изучения опыта. И ни во что не вмешиваются. Наша инициатива и риск наш.

Ш о к н е х т. Так чего же тебе тормозить, если все идет нормальным ходом? Только строительство города?

Э р л е. Притормаживать приходится, скажем, склонность к самодовольству, а оно почти неизбежно, когда речь

заходит об успехах. И склонность эта свойственна не только нашему председателю.

Ш о к н е х т. Мне кажется, что роль тормоза тебе по душе. Боишься ответственности? Извини, я, разумеется, не вправе так говорить: тебя я не знаю, да и с деревней вашей чуть знаком. Но учти, Эрле, это не армия, не казарма. Здесь всякое может быть, тут гибкость нужна.

Э р л е. Вот именно. А я приучен к строгой дисциплине, приучен считаться с обстоятельствами и с указаниями. Есть мир и кроме Рима, а его стремление к специализации не везде встречает одобрение. Значит, нужно проявить терпение. И повторюсь: считаться с обстоятельствами и указаниями.

Ш о к н е х т. Допустим. Но хочу предостеречь: от всех этих «обстоятельств и указаний» я, видимо, и свалился. Они могут довести и до того, что однажды утром ты побоишься встать с постели. Или у тебя бутерброд во рту застрянет, так как ты вдруг вспомнишь, что две трети человечества все еще голодает. Или сдержишься через силу, когда тебе невмоготу и хочется сочно выругаться. Меня, Эрле, это свалило. Будешь сдерживаться через силу — инфаркт тебе гарантирован.

Э р л е. Если мне память не изменяет, то именно твое поколение приучило меня так работать. Сегодня ночью вы ехали через Гротин и Мидельхаген. Тамошних трудяг до сих пор страх берет, и они нас к своим лугам не подпускают. Видно, боятся, что опять на приступ пойдем. Мы их клятвенно заверяем, мол, ни бревнышка не тронем, и дело продвинулось до официальных переговоров. Но сейчас уже все непросто; за пять лет они нарезали участки у озера и сдали их в аренду платежеспособным горожанам. Те, конечно, построили на участках дачки и гаражи для мотолодок. Все это не очень-то законно и все по примеру Рима — на свой страх и риск. Вот теперь ломаем себе голову, как бы согнать дачников с земли, нужной хозяйству. Это к вопросу о наших обстоятельствах. Тебе импонирует город нового типа. Мне тоже. Такой замысел вдохновляет, он открывает перспективу нового образа жизни для новой формы труда. Стать первыми крестьянами, превратившими свою деревню в город, это соблазняет не только молодежь. Но действовать опрометчиво, в пожарном порядке мы не можем.

Ш о к н е х т. Жаль, Эрле, жаль. Знаешь, в первый момент мне показалось, что вы достигли того, чего так жаждет после всех трудов и мытарств наш брат, работяга: с шумом, с треском стряхнуть с себя житейские мелочи и заново сотворить весь мир.

Б а д и н г (входя). Привет выздоравливающим!

Ш о к н е х т. Почет бургомистру!

Б а д и н г. Хотел взглянуть, какой ты при дневном свете. (Пристально смотрит на Шокнехта.) Хорош, дружок, хорош. Вид цветущий. У нашего врача не был?

Ш о к н е х т. Вы что, сговорились на моих нервах играть? В санатории и то покоя больше.

Б а д и н г. Да, палка для опоры тебе не помешает. Для больного у тебя слишком лихой вид.

Э р л е. Черт знает что, Бадинг. Вместо радости, что наш гость быстро идет на поправку…

Б а д и н г (перебивая). Он неисправимый оптимист,

товарищ Шокнехт! Думает, что все вокруг него ангелочки. Причем обожает ангелочков женского пола. А они как были сплетницами, так и остались. Уже гуси вопят на Капитолии. Местные передатчики разносят по деревням: прибыл Шокнехт! Нет, ребята, не зря я возражал против такого гостя, не зря. Теперь извольте радоваться! Это он-то болен? Отдых ему нужен? Хитрая маскировка, больше ничего. Явился, видно, неспроста. За этим что-то кроется. Дважды он был у нас, и дважды начиналось светопреставление. Один раз — земельная реформа, другой — коллективизация. Значит, и сейчас что-нибудь будет.

Ш о к н е х т. Земельной реформы я здесь не проводил…

Б а д и н г. Ты уже человек из легенды, товарищ Шокнехт. Отправляйся сейчас же к нашему врачу, и мы обнародуем бюллетень о состоянии твоего здоровья.

Ш о к н е х т. И люди тогда поверят?

Б а д и н г. Не в том дело, поверят или нет. Важно, что они будут знать, что им дадут по лапам, если они станут в этом сомневаться. Иначе я ни за что не ручаюсь. О Нептун, Нептун! Зачем я бросил свой корабль и своих бравых матросов!

7

Площадка для игр в детском саду. Ш о к н е х т, ф о н Г е й д е н, И л ь з а Р е м е р. Вечереет. По всей площадке развешено детское белье. Ильза начинает его снимать; фон Гейден ей помогает, аккуратно складывает белье в корзину. По мере того как снимается белье, становится видно, что Шокнехт стоит в глубине, прислонившись к гипсовой фигуре быка. В правой руке прогулочная трость. Издалека доносится детская песенка о фонарике: дети с фонариками возвращаются после прогулки.

Ш о к н е х т (глухо). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Что?

Ф о н Г е й д е н (поясняет). Молодцы, разучили песенку.

И л ь з а. Конечно, молодцы.

Ш о к н е х т (глухо). В мое время с нами не разучивали старых песен. Мы схватывали их на лету.

И л ь з а. Что?

Ф о н Г е й д е н (поясняет). В прежние времена хорошо знали старые песни.

И л ь з а. Дай им волю, они пели бы «Летку-енку» или что-нибудь похлеще.

Ш о к н е х т. Что?

И л ь з а. «Летку-енку». Хотя она и не подходит для прогулки с фонариками. А уж гулять они любят.

Ш о к н е х т (глухо). Ясное дело.

И л ь з а. Что?

Ф о н Г е й д е н (поясняет). Он разделяет ваше мнение.

Ш о к н е х т (глухо). Забыл мотив «Летки-енки».

Ф о н Г е й д е н (поясняет). Какой мотив у этой песенки?

И л ь з а (напевает). Примерно так.

Ш о к н е х т (глухо). Красиво.

Ф о н Г е й д е н (поясняет). Ему понравилось.

И л ь з а. Но для прогулки с фонариками не подходит.

Ш о к н е х т (глухо). Нет.

Ф о н Г е й д е н. Мы распевали песенку «Анхен из Тарау».

И л ь з а. С фонариками?

Ф о н Г е й д е н. Нет, с гитарой.

И л ь з а. А вы ее помните? Напойте чуть-чуть.

Ф о н Г е й д е н. О, это было бог знает когда.