Римса из древесного массива
Шрифт:
Но маленький шусь не подкачал.
– Конечно, лес-отец, – уверенно ответил он. – Лес-отец создал Солнце и запустил его в небо, как золотой шар.
– А… , – открыла рот Римса, собираясь спросить, кто создал сам лес, маленького шусенка и всех других обитателей видимого мира, но не успела.
Страшный удар сотряс лодку. Шусь метнулся с кормы и распластался на дне, как большой меховой
– Что это? – сдавленным шепотом спросила Римса.
– Не знаю, кажется, белластунг, – так же шепотом ответил Шусь.
– Удары судьбы всегда приходят внезапно, – чуть слышно пролепетал шусенок.
Шусь цыкнул на него и щелкнул по чуткому носику.
– Рассуждать будешь, когда останешься в живых, философ, а сейчас прикинься листьями и молчи.
Все трое замерли, едва дыша. Лодка продолжала раскачиваться, но не двигалась. Казалось, кто-то держал ее снаружи. И это было самое страшное, потому что тот, кто поймал лодку, в любой момент мог захотеть проверить ее содержимое. И тогда конец самому выдающемуся шусю эпохи. Тогда некому будет показывать путь к чародею. А жалкая не то жена, не то прислуга в переднике, которая ждет в отдаленной норе? Что станет с ней, если Шусь никогда, никогда не вернется?
Картины одна ярче другой мелькали в сознании Римсы. В носу у нее защипало от внезапной жалости к учителю, распластанному на полу в куче сухих листьев.
– Скажите, белластунги едят шусей? – спросила она, стараясь не всхлипывать от сострадательного умиления.
– Едят, едят! И еще они особенно любят таких безмозглых девчонок, как ты! – негодующе прошипел учитель и глубже зарылся в листву.
«Позвольте представиться… , …не так знакомятся в хорошем обществе», – вспомнила Римса церемонное поведение, блеск и важность Шуся при первой встрече. Жалость, которую она испытывала еще минуту назад, растаяла, как легкий снежок под солнцем.
И, несмотря на то, что лодка по-прежнему стояла на месте, что кто-то страшный снаружи держал ее, Римса вдруг развеселилась. Может быть, это было веселье отчаяния, может быть, врожденное бесстрашие. Все Са отличаются мужеством, хотя они были и остаются самыми малыми из малых обитателей леса. Приступ веселья толкался внутри Римсы, растягивал губы в улыбке, чесался на кончике языка.
– Какие эти белластунги ужасные, – зашептала она страшным голосом. – А, может быть, это перозавр. Тогда он начнет долбить лодку, и мы утонем. Вы хорошо плаваете?
Вопрос повис в гробовом молчании.
– Ужасные клювы у перозавров,
– А-а-а! – пронзительно заверещал шусенок и сиганул из лодки. Легкий плеск раздался снаружи.
Насмешница оторопела. Она никак не хотела, чтобы кто-то из них, действительно, погиб, особенно, такой милый пушистый ребенок. Не раздумывая, Римса прыгнула за ним в холодную рябь ручья. Народ Са обожает сухое древесное тепло и крайне не расположен к любого рода сырости. Тем не менее, все Са – отличные пловцы. В теплую погоду после ливней поляна возле колонии обычно превращалась в озеро. И тогда лесной народец с удовольствием плавал, и плескался, и кувыркался в прозрачной солнечной воде.
Римса заметла барахтающегося малыша прежде, чем он камнем пошел на дно.
С большим трудом она вытащила шусенка на берег, убедилась, что он дышит, и сама упала рядом без сил. Солнышко ласково пригревало. Птичка чиликала в чаще. Огромная жужла прошуршала поблизости, остановилась, поводила усами, осуждающе качнула панцирной головой.
«Перозавр! – пронзило Римсу, и она резко села. – Белластунг!»
Где же они? Юная Са удивленно оглядывалась. Никого! Только она и шусенок на пустынном берегу. Кто же тогда держал лодку?
– Ха-ха-ха! Ой, умора, ой, не могу больше, ха-ха-ха! – смех маленькой Римсы покатился над водой, как звонкий серебряный горошек.
– Лодка… , ой, лодка… , – задыхалась она, – белластунги, перозавры… , …ха-ха-ха!
Шусенок, только пришедший в себя, посмотрел, куда указывала Римса, и тоже начал смеяться, сначала робко, потом все громче и свободнее.
Большая ветка прибрежной ивы зацепила крышу каюты и, действительно, крепко держала плавучий домик.
Римса столкнула в воду бревно, посадила впереди себя шусенка и мигом добралась до лодки. Там она ловко вскарабкалась на борт и отцепила ветку.
Шусь все еще сидел в каюте. Он выглядел неважно. Глазки потускнели, усы обвисли.
– Это была ветка, только ветка, – тихо сказал шусенок.
Не говоря ни слова, учитель поплелся на корму и застыл там серым сгорбленным силуэтом.
Остаток дня прошел в молчании. Ручей становился шире и глубже, течение быстрее. Шусь сконцентрировался на руле и старался вести лодку как можно ближе к берегу.
На закате они пристали, укрыли лодку в осоке, а сами поплелись по глинистому откосу куда-то вверх, стараясь держаться среди камней и травы.
<