Римская карусель

Дельта Марк

– Что она говорит?
– теребил друга Риккардо после очередной латинской тирады Безымянной.

Лоренцо попросил девушку подождать, пока он переведет ее слова, и обратился к сгорающим от нетерпения цирюльнику и его тетке.

– Ваша гостья не помнит ни имени своего, ни родины. Что касается родного языка, то она чувствует, будто всю жизнь только и делала, что говорила на латыни. Я попробовал объяснить ей, что это невозможно, но она не понимает моих доводов, ибо ничего не помнит об этом мире. Хотя ей многое кажется знакомым - какие-то названия, дома, холмы, - она пока ничего не вспомнила. Сейчас

юная госпожа просит вас рассказать ей все, что вам о ней известно: откуда она здесь взялась, как долго спала, что ее разбудило, что это за страна, город, в общем - все, что можете ей поведать.

Присутствующие принялись наперебой выполнять просьбу девушки. Лоренцо не только переводил, но и вставлял собственные суждения. Все это продолжалось до тех пор, пока у него от усталости не стал заплетаться язык.

Перед уходом студента между хозяевами дома и гостьей завязался бурный спор, когда Безымянная попросила Лоренцо перевести, что ей необходимо каждый день принимать ванны. Присутствующие, вспомнив страшные дни чумы, стали объяснять ей, насколько опасны влажные пары, говорить, что через горячую воду и пар передаются миазмы, распространяющие моровое поветрие.

Расписывая ужасы чумы, Лоренцо сказал, что этот ужасный недуг "сеет мучительную смерть и уничтожает целые города".

– Но к чистому телу, не так быстро пристает недуг, - возразила Безымянная, демонстрируя присутствующим такие, доселе неизвестные им, стороны своего характера, как настойчивость и упрямство.

Риккардо ссылался на то, что из всех присутствующих он, цирюльник и костоправ, ближе всех к медицинской профессии, цитировал знакомых лекарей, рассказывал, используя последние силы измученного переводчика, как погибла вся его семья. Но Безымянная не унималась.

– Lavari debeo!
– настойчиво повторяла она, утверждая, что многие люди могли уцелеть в дни поветрия, если бы содержали свои тела в чистоте.

– Откуда тебе это известно?
– переводил Лоренцо на латынь.

– Не помню, откуда, но известно, - переводил Лоренцо с латыни.

Убежденность девушки не смогли поколебать никакие доводы Риккардо, и в конце концов он потерпел поражение, позволив убедить себя.

В тот же день, уже после ухода студента, цирюльник устроил для Безымянной в кухне возможность залезть в большую бадью с горячей водой. Оттуда долго доносились плеск и фырканье, после чего Безымянная вернулась в гостиную. Мокрые рыжие волосы пристали к голове и шее, лицо светилось удовольствием.

Через несколько дней Риккардо и Лоренцо сидели в "Погребке у Филиппо", обсуждая Безымянную. Оба прекрасно понимали, что о возрасте девушки лучше никому не рассказывать, чтобы не привлекать тех, за кем маячили тени пыточных застенков. С точки зрения обывателей и их духовных пастырей, только дьявол мог дать человеку способность прожить два столетия, да еще и не постареть при этом.

– Не понимаю, - задумчиво говорил Лоренцо.
– Судя по твоему рассказу, Безымянная, проснувшись после двухсотлетнего сна, тут же начала двигаться и разговаривать. Но ведь ее члены должны были утратить всякую силу от такой продолжительной неподвижности! Почему этого не произошло?

– Может быть, - поразмышляв, предположил Риккардо, который до настоящего разговора вовсе

об этом не задумывался, - дело в том, что она не спала непрерывно, а каждый месяц пробуждалась и немного двигалась? Или в том, что такова природа наложенного на нее заклятия?

– Все это хотелось бы понять получше, - заметил Лоренцо.
– Интересно, если ей удастся вспомнить, кто она такая и как ее усыпили, сможем ли мы объяснить себе все, что кажется сейчас столь загадочным?

Потом беседа перешла на другую тему. Студент, уже догадавшийся о чувствах его друга к загадочной девушке, заверял его, что никогда не станет за ней ухаживать.

– Дружба для меня прежде всего!
– объявил он, заедая чесноком дешевое вино.
– Ты же знаешь меня, если я что-то обещаю, ничто не заставит меня нарушить слово. К тому же, в отличие от тебя, я отнюдь не вижу в ней красавицу. В моем вкусе более пышные формы. Впрочем, - спохватился Лоренцо, - это не имеет никакого значения. Главное - дружба!

Риккардо безмолвствовал. Его думы были заняты тем, как бы подступиться к Безымянной. Советоваться на эту тему с многоопытным студентом почему-то не хотелось.

– Кстати, у нее бывает одна ухмылочка, от которой у меня слипаются внутренности, - заявил вдруг изрядно захмелевший Лоренцо.
– Ты не замечал? Этакая, знаешь ли, усмешка одним левым уголком рта. И в глазах искорка, совсем недобрая. В общем, хотя твоя Безымянная двигается как кошка, эта ее односторонняя улыбка подошла бы скорее змее.

– Разве змеи и кошки улыбаются?
– спросил Риккардо, не зная, как еще выразить удивление, вызванное словами друга.

– Да, на картинах старинных мастеров, с коими Безымянная могла водить личное знакомство!
– захохотал в ответ студент.

До этого разговора Риккардо не замечал никакой недоброй усмешки на лице у Безымянной. Ему казалось, что все в ней дышит миловидностью и приязнью. Но вскоре он понял, о чем говорил Лоренцо.

Это было несколько дней спустя, когда, воспользовавшись присутствием переводчика, Безымянная снова заговорила о необходимости ежедневных омовений тела. После того раза, когда ей позволили искупаться в бадье, ей приходилось довольствоваться протираниями влажным полотенцем и частой сменой одежды. Девушка считала, что этого недостаточно.

Она спрашивала, есть ли в городе общественные бани, признаваясь, что не помнит, откуда знает об их существовании. Ей отвечали, что после "черной смерти" все бани, по приказу церковных властей, были закрыты.

Тогда Безымянная снова стала настаивать на ежедневных домашних ваннах.

Риккардо, как ему ни хотелось во всем ей потакать, на это пойти не мог. Мысль о чуме вызывала в нем панику, от которой скручивался желудок и немела левая рука. С большой неохотой он согласился на то, чтобы Безымянная мылась в горячей воде один раз в две недели. Девушка, видя, что споры бесполезны, замолкла, и тут цирюльник и заметил эту улыбку. Она была очень быстрой, мимолетной, только появилась, тронув один уголок рта, и тут же исчезла. В глазах девушки действительно словно вспыхнул и погас непонятный огонек, лишенной всякой приветливости. Совсем не так улыбалась когда-то ненадолго пробудившаяся мраморная статуя маленькому мальчику, глазевшему на нее в немом восторге.