Римская карусель
Шрифт:
– Из всех знакомых мне людей, - произнес Лоренцо после того, как Риккардо замолчал, - ты менее всех способен на розыгрыш. Поэтому я просто не знаю, что и думать. Говори честно, дружище, что ты затеял? Только не надо мне больше рассказывать про девушку, которая проспала в твоем подвале больше двухсот лет, а теперь проснулась, разговаривает с тобой на латыни и ничего не знает ни о самой себе, ни об этом Божьем мире.
– Когда мы были детьми, ты хотел доказательств, - ответил Риккардо.
– Сегодня ты их получишь.
Дома никого не оказалось. Риккардо был уверен, что женщины скоро вернутся,
При виде ложа и смятой постели скептицизм студента дал трещину.
– Неужели все это правда?!
– воскликнул он.
– Девушка действительно пролежала здесь больше двух столетий, нисколько при этом не постарев?
– Да, это было именно так, - серьезно подтвердил Риккардо.
– Значит, она могла быть знакома с Данте и Боккаччо!
– встрепенулся Лоренцо.
– Могла быть свидетельницей раскола в церкви, когда три кардинала одновременно объявили себя папами! Хотя погоди. Она же ничего не помнит. Мы должны помочь ей вспомнить! Может быть, я смогу понять, откуда она родом, по ее выговору. Или нет, лучше поступить иначе. Я нахватался у других студентов всяких простых фраз на разных языках. Если она услышит звуки родной речи, то сразу вспомнит свой язык и родину.
Риккардо был возбужден не меньше, чем его приятель, но совсем не из-за того, что Безымянная могла знать автора "Божественной комедии". Он предвкушал скорую встречу с ней и не хотел находиться в подвале в то отрадное мгновение, когда она вернется в дом.
– Пойдем наверх, здесь трудно дышать, - предложил он.
– Я только что вспомнил, что слышал о сходном случае, - заявил Лоренцо, когда они вернулись в гостиную.
– Молодой мужчина проспал почти двадцать лет и нисколько не изменился. Но после пробуждения он быстро наверстал упущенное время, состарившись всего за две недели на те же двадцать лет. Это означает, что твоей гостье жить осталось недолго. Сам подумай: если за ближайшие две недели ей предстоит постареть на двести лет, то на самом деле она проживет всего несколько дней. Приготовься увидеть ее послезавтра дряхлой старушкой.
– Ничего такого с ней не произойдет!
– воскликнул Риккардо почти в гневе.
– Ну ладно, ладно, забудь то, что я сказал!
– поспешил успокоить его студент.
– Может быть, с ней это и не случится.
Расхаживая по комнате, он размышлял вслух.
– Так, значит, я буду называть ее на "ты", потому что на латыни не говорят одному человеку "вы" или "ваша честь". Скажу, что я студент, и меня зовут Лоренцо. Sum studiosus. Mihi praenomen est Laurentius.
Задумавшись, "студиозус" спросил:
– Как мне лучше назваться, дружище? Лоренцо или Лаврентием?
– Лоренцо, конечно, - недолго думая ответил цирюльник, вспомнив, что его самого Безымянная уже несколько раз называла то "Риккардо", то "Рихардусом".
– Она сама сообразит, как переделать твое имя на латинский лад, если ей того захочется.
– Хорошо бы все же узнать ее родной язык, - пробормотал Лоренцо и вдруг
Девушка была в платье изумрудного цвета, купленном для нее Риккардо, но к нему добавились оранжевые шелковые нити для скрепления буфов на рукавах.
– Приобрели только что на рынке!
– пояснила Тереза, перехватив взгляд племянника.
– Кроме того, купили ей румян и красок для бровей и ресниц. Молодой женщине надо выглядеть прилично. Кстати, сегодня наша гостья позавтракала со мной за столом, а не в постели, как ночью, и, кажется, осталась вполне довольной.
Когда Тереза начинала говорить, остановить ее бывало трудно. Особенно, если никто не пытался это сделать. Риккардо молчал, не в силах отвести глаз от фигуры Безымянной, выглядевшей в одежде еще более маняще, чем в ночной сорочке из грубой ткани. У Лоренцо и вовсе отнялся язык. Похоже было, что он так и не понял: разыгрывают его или эта девушка действительно подобна заснувшей принцессе из легенд.
– Когда мы проходили мимо статуи Пасквино, - продолжала тараторить Тереза, пока Риккардо усаживал их обеих за стол, - Безымянная остановилась и стала как-то особенно на нее смотреть. Мне кажется, она скоро что-то вспомнит. Или, может быть, ее удивило то, что у статуи отбиты руки и нос. Стихов на постаменте уже не было.
Упомянутый Терезой безрукий торс стоял близко к их дому, на самой площади Навона. Выглядел он очень древним, никто не знал, кого он изображает, но римских горожан это не особенно интересовало. Статуя притягивала людей тем, что каждое утро ее постамент обклеивался новыми пергаментными листами с сатирическими виршами, обличавшими самых именитых граждан Папского государства. К полудню эти стихи -пасквили, как их позднее будут называть по имени статуи, - отдирала стража порядка, однако многие успевали к тому времени прочитать их и пересказать их содержание своим знакомым.
– Надо рассказать ей, какие великолепные сатиры вывешивал на этой статуе Пьетро Аретино, когда пытался остановить избрание папы-нидерландца Адриана, - вполголоса сказал Лоренцо другу.
– Забудь на несколько минут своего обожаемого патрона и поздоровайся с молодой дамой, - одернул его цирюльник, не разделявший преклонения студента перед изящной словесностью.
Лоренцо смутился, кашлянул и, обращаясь к Безымянной, приветствовал ее:
– Salve!
– Salve!
– ответила девушка заметно увереннее, чем студент. Голос у нее был мелодичный, слегка тягучий.
– Я Лоренцо, э-э, Лаврентий. Как зовешься ты?
– продолжал студент, удивляясь тому, что разговаривает с молодой женщиной на языке церковной литургии.
Девушка, услышав понятные слова, произнесла в ответ весьма длинную речь. Говорила она легко, совершенно не затрудняясь в выборе слов, в отличие от своего собеседника. Лоренцо произнес для нее несколько фраз на французском, венецианском и немецком наречиях, но Безымянная не узнала в них звуков родной речи. В ходе этой проверки выяснилось, что она получила прекрасное образование, ибо классические языки - латынь и греческий - понимала безупречно. Но каким был ее родной язык, так и оставалось пока загадкой.