Римская рулетка
Шрифт:
– А одежка ваша, не извольте сомневаться! Фемистокл почистил, теперь гладит. Будет как новая.
«А он и есть новый», – глупо подумал о костюме Хромин, но вежливый трактирщик уже тактично, в два-три пинка ногой, прикрыл дверь.
Айшат прошлась по комнате, не отрывая взгляд от суженого, явно ожидая каких-то комментариев к предстоящей брачной ночи, в чем бы они ни заключались. А Дмитрий Хромин стоял, поворачиваясь ей вслед, и решительно не знал, с чего начать. Хоть бы имя ее узнать…
– А тут мило, – сказала Айшат, без малого не ударившись головой о крюк, непонятно зачем вбитый в потолок. – Ой, ты смотри! –
Хромин понял, что на вопрос о кемпинге сил уже не остается. На фоне сырой после прошедшего дождя ночи вырисовывалась изящная женская фигурка, облокотившаяся на подоконник, в мокрой прозрачной одежде. Хромин сделал шаг к названой невесте, коснулся ее, стиснул.
– Гюльчатай, – прошептал он хрипло, когда молчать стало уже совсем нельзя.
Айшат, дисциплинированно и молча отбивавшаяся, вдруг заскулила чего-то.
– Что? – не понял Хромин, лихорадочно добираясь до ее груди. За то мы и любим эту, наследованную от диких зверей, позицию для занятий любовью, что легче легкого, не отрываясь от процесса, почувствовать ладонями сразу обе передние округлости возлюбленной.
– А дядя? – спросила Айшат и сама подивилась своему голосу. До сих пор она обычно говорила на выдохе, а тут и не поймешь на чем, дыхание-то перехватило.
– Что «дядя»?
– Дядя Салим! – чуть не заплакала она при мысли о том, сколько еще формальностей отделяет ее от мужа.
Но у мужа было другое мнение.
– Какой, е-кэ-лэ-мэ-нэ, дядя Салим?! – заорал Хромин, с хрустом рванув последний кусок материи, препятствовавший обоюдному блаженству. – Не надо нам дяди Салима!
– Не надо нам дяди Салима! – в тон ему закричала Айшат, совсем уже ложась грудью на подоконник, и тем же торжествующим, хотя и прерывающимся тоном стала выкрикивать в древнеримскую ночь слова, подходящие к моменту если не по смыслу, то по интонации:
Любить! Это с простынь, бессонницей рваных,Срываться, ревнуя к Копернику.Его, а не мужа Марьи ИвановныСчитая своим соперником.Одинокий путник, понуро бредший мимо таверны Апатия, обернулся на бессмертные строки Маяковского. Ноги путника были основательно сбиты, белый свитер окончательно потерял первоначальную форму и висел мокрым мешком. Мокра была и борода, она сбилась на сторону, стала неприятной и подозрительной. Путник вгляделся в окно таверны, понял, что именно он наблюдает, и только сподобился обалдело потереть ладонью бритый череп, на котором уже стала проступать колючая щетина.
– Сволочь! – в нечеловеческом ужасе простонал Анатолий Белаш. – Что же это ты сделал? Это же моя отроковица невинная! Как же мы теперь к славянам-то попадем?
Глава 3
OMNIA МЕА MECUM PORTO [10]
– А ты что видела?
Айшат лежала на жестком и неудобном тюфяке, но не особенно замечала его, потому что под головой
10
Все свое ношу с собой (лат.).
Хромин, словно на часы, взглянул на левую руку, где прямо на ладони сделал необходимую надпись шариковой ручкой.
– Айшат! – прочитал он.
– А? – Глаза над воротом пиджака открылись и глянули сонно и счастливо.
– А ты чего видела? Там, на кладбище?
Айшат только удивленно сморгнула.
– Ну, вот сплела ты венок, – Хромин кивнул на размокшие под дождем левкои и гиацинты, свалившиеся с головы девушки при излишне бурном объяснении на подоконнике и теперь лежащие на полу, рядом с аккуратно сложенными, свежевыглаженными брюками. – Вот подошла ко мне, и я тебя послал подальше…
– Это не меня… – улыбнулась Айшат мечтательно, как всегда улыбается женщина, когда условности не мешают показать понимание трехэтажного мата. – Это ты послал подальше озлобленного мальчика, который ушел следом за вооруженным офицером и яростным воином…
– Плевать на яростного воина! – отрезал Хромин. – Вот они ушли, а ты сказала, что у меня стихи не такие, как надо. Очень хорошо. Я не обижаюсь. А дальше что ты видела?
– Ты встал и пошел поговорить с… – Айшат затруднилась с русскоязычным определением и, пошевелив губами, сформулировала: – Ео ipso [11] .
11
В целом (лат.).
– Эо ипсо, – проворчал Хромин, – ну, дальше.
– Не дело женщины присутствовать при разговоре двух джигитов, – невозмутимо пожала плечами восточная девушка.
– Ты что, отвернулась, что ли? – с тоской спросил Хромин, особенно остро почувствовав, как затекла рука.
– Я зашла за могилу! – с достоинством ответила Айшат. – Бывают моменты, когда девушке надо зайти за могилу.
– М-да, – подумал вслух Хромин, – свидетелей у меня, стало быть, нет. Я подошел к нему. Я снял у него с пальца кольцо. А дальше?
– На закате длинные тени, – подумав, сказала Айшат. Это звучало как начало очередного стихотворения, но продолжения не последовало.
– И что?
– Я видела тень того, кто стоял у камня. Он поднял что-то длинное и острое. Он опустил его резко. Он ушел по направлению к дороге. Когда я вышла из-за могилы – а бывают моменты, когда девушке нужно выйти из-за могилы, – там лежал только бедный Ео ipso. А от дороги возвращался ты…
– Я вернулся, – нервно зашептал Хромин, – конечно, я вернулся! Я же не знал, в какую сторону идти, и решил, что лучше рискнуть и потратить полминуты, чем потом полдня. Ты же видела, я подошел, а он уже дохлый! И я побежал.