Римская сатира
Шрифт:
40 Не разрастутся ль цветы? «Издеваешься ты, — говорит он, —
И задираешь ты нос. Да кто ж не захочет народной
Славы себе и, сказав достойное кедра [136] , оставить
Стихотворенья, каким ни макрель, ни ладан не страшны?»
Кто бы ты ни был, кого своим я противником вывел,
Честно тебе признаюсь, что когда я пишу и выходит
Что-то удачно, хотя у меня это редкая птица,
Все ж не боюсь похвалы, да и нервы мои не из рога;
136
Кедр. — Имеется в виду кедровое масло (кедрец), которым предохраняли
Но отрицаю я то, что «чудесно» твое и «прелестно»
Крайний сужденья предел; встряхни-ка ты это «чудесно»:
50 Нету чего только в нем! Чемерицей [137] опоенный Аттий
Здесь с Илиадой своей, элегийки здесь, что диктует
Наша незрелая знать, и всё, что на ложах лимонных [138]
Пишется лежа. Подать ты умеешь горячее вымя,
Да и клиенту дарить поношенный плащ, а при этом
137
Чемерица — см. примеч. к к стиху 83 Сатиры третьей, Книги второй Горация.
138
...на ложах лимонных... — на ложах из ценного, «лимонного», дерева из семейства кипарисовых.
«Правду люблю», говоришь, «обо мне скажите всю правду».
Как это можно?.. Сказать? Все вздор ты пишешь, плешивый,
Да и отвисло твое непомерно надутое брюхо.
Янус, ты счастлив! Тебе трещать за спиною не станут
Аистом, длинных ушей не сделают ловкой рукою
60 и не покажут язык, как у пса с пересохшею глоткой!
Вы же, патрициев кровь, которым судьба присудила
Жить с затылком слепым, оглянитесь-ка вы на ужимки!
«Что говорят обо мне?» Скажу тебе: то, что теперь лишь
Плавно стихи потекли и так, что по швам их и строгий
Ноготь пройдет, не застряв: «Он умеет так вытянуть стро'ку,
Словно, прищуривши глаз, по шнуру ее красному вывел.
Нравы ли надо громить, пиры ли вельмож, или роскошь —
Выспренность мыслей дает поэту нашему муза».
Вот мы и видим, как те выставляют геройские чувства,
70 Кто лишь по-гречески врал, описать не умеючи даже
Рощи иль похвалить деревенский уют: с коробами,
Свиньями и очагом, и Палильями [139] с дымом от сена —
139
Палилии — сельский праздник в честь богини Палес, во время которого прыгали через горячее сено.
Родину Рема, где был ты, сошник в земле притуплявший,
Квинтий [140] , дрожащей женой пред волами одет как диктатор;
Плуг же домой тебе ликтор отнес. Превосходно поешь ты!
Есть, кого и теперь «Брисеидой» своею корявой
Акций влечет и мила Пакувиева «Антиопа» [141] ,
Вся в бородавках, чье «сердце в слезах оперлося на горе».
Видя, что сами отцы близорукие это вбивают
80 В голову детям, ужель об источнике спрашивать станешь
140
Квинтий — Луций Квинтий Цинциннат (V век до н. э.), удалившийся после победы над вольсками в свое поместье. Он был снова призван к власти в качестве диктатора во время похода против эквов. Легенду о вызове Квинтия в Рим рассказывает Тит Ливий.
141
Акций (170 —
Нашей пустой болтовни и о том непотребстве, с которым
Прыгают так у тебя на скамьях безбородые франты?
Ну не позорно ль, что ты защитить седины не можешь,
Не пожелав услыхать тепловатое это «прекрасно»?
Педию скажут: «Ты вор». Что ж Педий? Кладет преступленья
Он на весы антитез, и хвалят его за фигуры:
«Как хорошо!» Хорошо? Хвостом ты, Ромул [142] , виляешь?
Тронет ли пеньем меня потерпевший кораблекрушенье [143] ?
142
Ромул — здесь потомок Ромула, римлянин.
143
...потерпевший кораблекрушенье. — Потерпевшие бедствие моряки просили подаяние, нося небольшую картину с изображением постигшего их несчастья.
Асса ль дождется? Поешь, а портрет твой на судне разбитом
90 Вздел на плечо ты себе? Не придуманным ночью, правдивым
Будет плач у того, кто меня разжалобить хочет.
«Грубым размерам зато изящество придано, плавность;
Так мы умеем стихи заключать: «в Берекинтии Аттис»,
Или: «Дельфин рассекал Нерея лазурное тело»,
Иль: «мы отторгли бедро у длинного Аппеннина».
«Брани и мужа пою». Не правда ль, надуто, коряво
Это, как старый сучок, засохший на пробковом дубе?»
Нежное что ж нам читать, по-твоему, шейку склонивши?
«Мималлоненеким рога наполнили грозные ревом,
100 И головою тельца строптивого тут Бассарида
Мчится, и с нею спешит Менада, рысь погоняя
Тирсом. Вопят: «рвий, к нам!» и ответное вторит им эхо».
Разве писали бы так, будь у нас хоть капелька старой
Жизненной силы отцов? Бессильно плавает это
Сверху слюны на губах, и Менада и Аттис — водица:
По столу этот поэт не стучит, и ногтей не грызет он.
«Но для чего же, скажи, царапать нежные уши
Едкою правдою нам? Смотри, как бы знати пороги
Не охладели к тебе: рычит там из пасти собачья
110 Буква» [144] . По мне, хоть сейчас пусть все окажется белым!
Я не мешаю. Ура! Все на свете идет превосходно!
Нравится? Ты говоришь: «Запрещаю я здесь оправляться!»
Парочку змей нарисуй [145] : «Это место свято! Ступайте,
Юноши, дальше!» Я прочь. Бичевал столицу Луцилий —
144
Собачья буква — буква «р» («ррр»), напоминающая рычанье собаки.
145
Парочку змей нарисуй. — Изображение на стене двух змей указывало на то, что эту стену и место около нее запрещено осквернять.
Муция, Лупа, — и вот об них обломал себе зубы:
Всяких пороков друзей касается Флакк хитроумный
Так, что смеются они, и резвится у самого сердца,
Ловко умея народ поддевать и над ним насмехаться.
Мне же нельзя и шептать? хоть тайком, хоть в ямку? Напрасно?
120 Все же зарою я здесь. Я видел, я сам видел, книжка,
Что у Мидаса-царя ослиные уши. И тайну
рту и смеха тебе, пусть вздорного, ни за какую
Я Илиаду не дам. Ну а ты, вдохновенный Кратином