Римские историки IV века
Шрифт:
По столь же частному вопросу о термине "frumentarii" (De Caes., XXXIX, 44) вспоминает Аврелия Виктора и один греческий историк, Иоанн Лид в своем сочинении "О магистратах римского народа" 1*0.
______________ * 10 Johannis Lydi, De mag. populi Romani, III, 7: 'Evфev oitvai, oc Biktwр otoрikc v t otoрia tv uфvлiwv фрovuevtaрiovc ode t прv vouaoфvai ti tc tov пaлatiov eфnviac t прv фрovtiеov.
Этим и ограничиваются наши сведения о жизни и деятельности Аврелия Виктора, а также о том влиянии, какое он мог оказать на историков последующих столетий.
Этих сведений, правда, немного, но они все же дают нам представление о большом авторитете Аврелия
______________ * 11 См. ВДИ, 1960, № 1, Приложение.
Чтобы составить представление о пышности африканского стиля Аврелия Виктора, который дал одно из самых веских оснований, для того, чтобы выделить сочинение "De Caesaribus" среди написанных другими авторами и другим стилем как ему принадлежащее, разберем несколько образцов.
Особенно ярко выделяются стилевые особенности нашего автора при сопоставлении мест, сходных по содержанию, но взятых из разных сочинений. В нашем случае это вполне можно сделать, так как главы "Epitome" последовательно соответствуют главам в сочинении "De Caesaribus", сохраняя те же заголовки и сходясь очень близко по содержанию. Покажем это на следующем примере в дословном переводе текста.
В главе 2-й, посвященной Тиберию, у Аврелия Виктора в "De Caesaribus" сказано: "subdolus et occultior, hisque saepe simulando infensus, quae maxime cuperet, et insidiose deditus, quae odio erant; ingenio ad repentina longe acriore; bonis initiis idem perniciosus, quaesitissimis in omnem fere aetatem sexumque libidinibus; atque atrocius puniens insontes suos pariter externosque" ("он был лукав и очень скрытен: притворно проявлял враждебность к тому, чего больше всего хотел, и коварно высказывал склонность к (тому), что было ему ненавистно. При решении внезапно возникавших дел он проявлял гораздо более острый ум, и сам же губил добрые начинания. Был способен на самый изысканный разврат с людьми любого возраста и пола и особенно жестоко карал невинных как своих [близких], так и посторонних...").
О том же примерно и на основании того же источника, именно "Истории" Диона Кассия (кн. VII), во второй главе "Epitome" сказано так: "Eloquio clarior, sed ingenio pessimo, truci, avaro, insidioso simulans ea se velle, quae nollet: his quasi iufensus, quibus consultum cupiebat; his vero, quos oderat, quasi benevolus appare is. Repentinis responsionibus aut со siliis melior, quam meditatis". ("Красноречие его было выдающимся, но характер прескверный: он был суров, жаден, коварен, притворно показывал, что желает того, чего совсем не хотел, проявляя враждебность к тем, кому особенно благоволил, а к тем людям, которых ненавидел, относился как бы явно с расположением. Внезапные его ответы или советы были лучше обдуманных".)
В сочинении Аврелия встречаются столь трудно выраженные фразы, что они не только не поддаются переводу в соответствующей им стилевой форме,
Можно было бы привести еще много примеров изысканных и витиеватых фраз Аврелия Виктора и показать, что об одном и том же сюжете на основании одного и того же общего источника разные писатели-современники писали каждый, следуя свойственной им манере выражаться. Таким образом, приписать указанные отрывки одному автору не представляется возможным. О различных авторах "De Caesaribus" и "Epitome" свидетельствуют также и многочисленные противоречия. Так, например, о смерти императора Тита в "De Caesaribus" сказано, что он умер от яда по проискам брата его Домициана. В "Epitome" же,- что он умер от болезни. Многочисленные подобные противоречия отмечены в примечаниях к переводу.
Сопоставление двух указанных сочинений не только по языку, но и по содержанию как отдельных глав, так и в целом приводит нас к некоторым существенным выводам.
Во первых, "Epitome" не есть извлечение из сочинения Аврелия Виктора, как это было когда-то признано и отразилось в подзаголовке. Изложение событий в "Epitome" доведено до 395 г., а в "De Caesaribus" только до 361 г. Кроме того, полных текстуальпых совпадений в рассматриваемых двух сочинениях очень мало. Они эпизодичны и объясняются, главным образом, тем, что оба автора широко пользовались общим источником, именно биографиями цезарей Светония. Поэтому некоторое сходство содержанию встречаемся лишь в пределах первых 11 глав, кончая главами о Домициане, а кроме них еще только в главах XXXIV и XL (2) "De Caesaribus" и XLI (2) "Epitome". В остальном тексты совершенно несходные.
Оба сочинения разделены на мелкие главы, каждая из которых посвящена правителю или (например главы 40-42) нескольким, одновременно обладавшим властью, хотя бы и чисто номинально. Как видно, такие формы исторических произведений соответствуют вообще приемам исторического повествования позднего времени, в данном случае IV в., и наблюдаются также в "Краткой истории" Евтропия. Если же на-{218}ряду с этим все же имеется капитальный труд Аммиана Марцеллина, заполнивший 31 книгу самым обстоятельным повествованием, то это наводит нас на мысль, что та или иная форма сочинений избирается автором не случайно, а соответствует основному замыслу его произведения.
Краткие характеристики отдельных римских императоров и краткие очерки их управления свидетельствуют о том, что в центре внимания историка - не столько последовательный ход истории Римского государства, сколько личность или судьба каждого отдельного правителя. При этом, если сопоставить "De Caesaribus" Аврелия Виктора и анонимную "Epitome", то легко обнаружить, что они тем и отличаются друг от друга, что в одном из них на первое место выдвинуты различные судьбы правителей, в другом - личности их или их характеры. Одно дополняет другое.
К сожалению, сочинения, известные нам под именем Аврелия Виктора, привлекли к себе сравнительно мало внимания специалистов филологов и историков. До замечательной находки Моммзена в Брюсселе среди ученых западного мира господстволо мнение Нибура, считавшего все добавления к какому-то незначительному ядру античного происхождения выдумками гуманистов XV или даже XVI в. 1*2. Серьезная исследовательская работа могла начаться лишь после находки Брюссельского кодекса, т. е. с середины 50-х годов прошлого столетия. Но солидных работ все же долго не появлялось, по крайней мере следов их мне обнаружить не удалось.